Жизнь А. Г.

Они забыли, кто он такой. Закон, по которому его перевозили из города в город, все еще действовал, но испанцы больше не признавали в нем своего бывшего каудильо. По легенде, пустившей глубокие корни в сознании горожан, тот самый Авельянеда был давно мертв, и в клетке его подменял обычный актер, нанятый Республикой для отвода глаз. С наибольшим пылом это убеждение отстаивали националисты из полулегальной партии «Великая Испания» — желторотые солдафоны в черных рубашках, открыто исповедующие имперские идеалы. Их лидер, Карлос Фуэнмайор, в одном из своих интервью заявил: «Правительство пытается уверить нас, что шут, которого они возят по городам, и есть Аугусто Авельянеда. Им не удастся нас провести. Настоящий Авельянеда погиб как герой много лет назад в горах Сьерра—Невады». Легенда, как водится, дала многочисленные побеги. Иные, в частности, утверждали, что диктатор все–таки жив, но томится в тюрьме, предположительно на Менорке, где его ежедневно подвергают жесточайшим пыткам, надеясь выведать место, в котором он и его приспешники спрятали золото партии. Другие были убеждены, что он благополучно сбежал сразу после майского мятежа и сейчас работает садовником на востоке Гаваны, вместе с генералом Серхио Рохой, чья пресловутая казнь многолетней давности была не более чем искусной инсценировкой. В любой портовой таверне можно было услышать рассказ пьяного моряка, собственными глазами видевшего целехонького Авельянеду в Танжере, Буэнос—Айресе, Каракасе, Сан—Сальвадоре, Джорджтауне и даже далеком Архангельске, где он якобы и поныне исполняет должность коммунистического алькальда. По страницам газет гуляло интервью Оскара Вандервельде, дантиста из Австрии, который божился, что в середине сороковых лично протезировал зубы Авельянеде в Зальцбурге, где тот, с накладной бородавкой и португальским паспортом на руках, проживал под именем Марио Жименеса. По словам Вандервельде, в верхней челюсти каудильо имелась дырка — след от пули девятимиллиметрового «Вальтера-ППК», из которого тот пытался застрелиться во время штурма своей резиденции республиканскими войсками. Под действием анестезии Жименес—Авельянеда признался, что после неудачной попытки свести счеты с жизнью осознал бренность бытия и ночью, за шесть часов до падения цитадели, спустился с горы по канату из солдатских ремней, снятых им (втайне от живых бойцов, но с болью и слезами раскаяния) с мертвых черногвардейцев. Сейчас беглый диктатор, женатый на чешской оппортунистке Ханне Злорадовой, колесит по Европе, с выгодой перепродает коллекционные почтовые марки и воздерживается от мяса — в память о тех, кто отдал за него жизни в печальные дни гражданской войны. В Манчестере общество спиритуалистов «Психея», члены коего полагали, что каудильо все–таки мертв, провело серию нашумевших сеансов, в ходе которых не только установило контакт с духом Авельянеды, но и убедило его надиктовать объемистую книгу воспоминаний, позднее выпущенную в свет ливерпульским издательством «Anima». Многочисленные неточности в мемуарах спиритуалисты объясняли частичной утратой духом «астральной памяти», каковая (утрата) была послана ему в наказание за войну против Соединенного Королевства. В самой Испании «мертвый» Авельянеда стал объектом почитания небольшой, но влиятельной части общества — детей аристократии и буржуазии. Накануне Республику потрясла гибель Игнасио де Кампаньолы, двадцатилетнего отпрыска семьи известных мадридских финансистов. Прочитав «Жизнеописание А. Г.», семитомный красочный панегирик Адольфо Переса, опального историка с Тенерифы, Игнасио решил покончить с собой, указав в предсмертной записке, что «не желает жить в мире, в котором нет его каудильо». Сунув записку в карман, он не колеблясь шагнул с карниза и пролетел, один за другим, все четырнадцать этажей «Пелайо», фешенебельного отеля, выстроенного его отцом, Адальберто, в самом сердце порочной Латины. Трагедия имела неожиданную развязку. При падении Игнасио сильно расшибся, но не погиб. Не издав ни звука, он встал с окровавленной мостовой, снова вошел в здание, на глазах у сотрудников, прихрамывая, поднялся по лестнице на крышу и хладнокровно повторил попытку, на этот раз — более чем успешно.

Правду знало только правительство, но команде Аристидиса Кампо, нового премьер–министра, было не до споров о призраке. Экономика трещала по швам, дыры в бюджете затыкали всем, что подвернется под руку, включая ценности из музеев, втайне уходившие с молотка. На второй день после избрания Кампо в премьеры и несколько более сдержанных, чем обычно, шампанских залпов по случаю победы, страны Коалиции отказались предоставить Республике очередной кредит. Спасательный круг — вдвое меньше необходимого — был брошен только после того, как астурийские заводы перешли в полное распоряжение ряда французских и британских компаний. «Мы на пути к процветанию» — бодро заключил Кампо свою первую телевизионную речь, но даже самые ненаблюдательные заметили капельку пота, скользившую по отлогому эшафоту его бледного галисийского лба.