Жизнь

В Satisfaction я представлял себе дудки, хотел изобразить их звучание, которое мы бы прибавили позже, при записи. В голове я уже слышал рифф, как его потом сделал Отис Реддинг, думая: это будет партия духовых. Но дудок у нас не было, да и в любом случае я планировал сделать только пробную болванку. Фузз-тон пришелся как раз кстати, с ним можно было обозначить, что должны делать духовые. Но фузз до того никто нигде не слышал, и этот звук, оказалось, сильно всех зацепил. Не успел я опомниться – мы уже слушаем самих себя по радио где-то посреди Миннесоты в программе “Хит недели”. А мы даже не в курсе, что Эндрю охуел и выпустил эту вещь, никого не спросив. Я сначала дико напрягся. По моим понятиям, это была только болванка. Проходит еще десять дней гастролей, и это уже номер один во всей стране. Главный сингл лета 1965-го. Ну, мне-то что, я не спорю. И урок на будущее: иногда перестараешься – только все испортишь. Не все в мире скроено для услаждения твоего вкуса.

Satisfaction – типичный пример нашего с Миком партнерства на том этапе. В целом я бы описал его так: у меня появлялась песня и основная идея, а Мик брал на себя всю трудную работу по наполнению и превращению ее во что-то интересное. У меня вертелось: “I can’t get no satisfaction… I can’t get no satisfaction… I tried and I tried and I tried and I tried, but I can’t get no satisfaction”, а потом мы садились вместе, и Мик возвращался и выдавал: “Hey, when I’m riding in my car… same cigarettes as me[110]”, и дальше мы занимались доделками. Такой был тогда расклад, если в целом. “Hey you, get off of my cloud, hey you[111]” – это моя рука. Paint It Black – здесь я написал мелодию, он написал слова. Не то чтобы в любой фразе можно сказать: этот написал то, тот сделал это. Но музыкальный рифф, как правило, шел от меня. Я главный по риффам. Единственный, который не мой, который пришел Мику Джаггеру, – это Brown Sugar, и здесь я снимаю шляпу. Здесь он меня обошел. То есть я ее довел местами, но эта вещь – его, и слова, и музыка.

Особенность Satisfaction в том, что эту песню безумно сложно исполнять вживую. Долгие годы мы ее вообще не играли, ну или очень редко – так было до последних лет десяти-пятнадцати. Не попадали в нужный звук, не то было ощущение, она выходила какой-то чахлой. Понадобилась уйма времени, чтобы вырулить на ее живой ансамблевый вариант. И момент, когда мы к ней наконец прониклись, – это когда ее перепел Отис Реддинг. У него и еще в версии Ареты Франклин, которую спродюсировал Джерри Уэкслер, мы услышали как раз то, что с самого начала и пытались написать. То есть мы оценили собственную песню и стали ее играть, потому что ее спели лучшие из лучших соул-музыки.

* * *

В 1965 году Олдхэм пересекся с Алленом Клайном – образцовым менеджером с трубкой в зубах и хорошо подвешенным языком. И я до сих пор считаю, что это был лучший ход Олдхэма – свести нас с Клайном. Эндрю очень понравилась мысль, которую Клайн вложил ему в голову, – что ни один контракт не стоит бумаги, на которой он написан. Чистая правда, как мы, к сожалению, позже убедились по нашим делам с самим Клайном. Но на тот момент мое мнение было такое, что Эрик Истон, партнер Эндрю и наш агент, стал какой-то очень усталый. На самом деле он болел. Короче, проехали. Несмотря на все, что у нас потом было с Клайном, добывать деньги он умел блестяще. Плюс к тому он был очень эффективен в самом начале, устраивая скандалы с рекорд-лейблами и гастрольными распорядителями, которые не жалели денег на себя и переставали заботиться о делах.

Одним их первых подвигов Клайна было переподписание контракта между Rolling Stones и Decca Records. В один прекрасный день мы зашли в офис Decca и разыграли представление, срежиссированное Клайном, устроили очевиднейший в своем цинизме трюк. Указания от Клайна поступили такие: “Сегодня мы едем в Decca и обрабатываем этих сукиных детей. Мы их заставим с нами договариваться и уйдем оттуда с лучшим в истории пластиночным контрактом. Найдите себе какие-нибудь темные очки и помалкивайте в тряпочку. Просто подтягиваетесь внутрь, занимаете позицию сзади и следите за этими слабоумными старыми пердунами. И не разговаривать. Разговорами займусь я”.