Жизнь

Мой охранник и друган Гэри Шульц может рассказать – он как-то раз был со мной в ночном клубе в Париже, и там один французский мудак начал здорово наглеть. Просто ни в какие рамки. А я был вместе с Лил, бедняжкой. Он пробовал к ней подъехать, и я сорвался: “Что ты сказал?” “Что?” Я держал в руке бокал с длинной ножкой, и я отбил основание, чтобы орудовать черенком. И я его угомонил: заставил встать на колени и приставил черенок к глотке. И только надеялся, что не раздавлю чашу бокала в руке, потому что пока преимущество было на моей стороне. Потому что он там был с кучей дружков, и разбираться пришлось бы не только с ним, но и с его кодлой, так что стратегия была – вовсю бить на эффект. “Заберите его”. И они его забрали, слава богу, а то уделали бы нас всех.

Ножом можно играться только до определенного момента, а пушка иногда годится, чтоб довести до другого свои слова. Но ты должен быть убедителен. Например – это я вспоминаю один инцидент из того времени, – когда нужно поймать такси в Париже и ты иностранец. Стоит целая очередь из такси, машин двадцать, и все просто стоят, ничего не делают. И ты подходишь к первому таксисту, а он посылает к тебя к следующему, а тот посылает тебя обратно к первому. И тогда ты понимаешь: ах так, значит, работать мы не хотим, мы хотим ебать людям мозги, – и в этот момент ты можешь начать огрызаться, поднимать бучу. Это для них такая развлекуха – глумиться над иностранцами, причем я видел, что они даже с пожилыми дамами себя так ведут. В общем, меня достало. Я приставил нож к одному и сказал: “Сейчас сяду к тебе, и мы поедем”. Я только потом узнал, что еще хуже они ведут себя с французами из провинции.

Как раз в Париже я понял, что наконец распрощался с героином. Где-то через год я пошел на один ужин в Париже с “чудо-женщиной” Линдой Картер[222], Миком и кое-кем еще. А потом… Не знаю, зачем Мик это сделал. У него бывает. Говорит: “Пойдем со мной в Булонский лес, у меня там встреча с одним человеком”. Он думал, что покупает кокаин. Ну, мы взяли товар в парке, гулянка рассосалась, и мы поехали домой. А в пакетике оказался героин, никакой не кокс. Типичный Мик Джаггер. Он был не в курсе. Мик, это ж не кокс, старик. И я посмотрел на эту штуку – на роскошный увесистый пакет герыча. Мы были у меня на рю Сент-Оноре, а за окнами шел дождь. Посмотрел я на него и, признаюсь, отсыпал граммчик, сделал себе чек про запас, но остальное взял и просто вышвырнул на улицу. И тогда-то я сообразил, что все, я больше не торчок. Хотя я и так практически совсем слез с порошка уже года два или три как, но то, что я на такое способен, означало, что я ему больше не слуга.

* * *

В наших отношениях с Анитой была поставлена последняя точка, когда ее малолетний бойфренд вышиб себе мозги у нас дома на кровати. Я был в трех тысячах миль, записывался в Париже, но Марлон был там, и он слышал Анитины крики, а потом увидел, как она сбегает по лестнице, вся в крови. Пацан выстрелил себе в лицо, когда играл в русскую рулетку, – так гласит история. Я с ним пересекался. Ну, такой дурной малолетка, семнадцать лет, Анитин сожитель. Я сказал ей: послушай, родная, я ухожу, у нас все кончено, финиш, но этот парень не для тебя. И он это доказал. Сошлась она с этим пацаном, который был абсолютное мудло, думаю, чтобы мне подгадить. Но к тому моменту я с ней уже и не жил, по сути. Так, появлялся иногда, чтобы забрать свое барахло или повидаться с Марлоном. Я видел однажды, когда заезжал, как этот парень играл с Марлоном, и я его предостерег, и ему явно не понравилось. Тогда я сказал Аните: “Бросай этого уебка”, – но я, конечно, не думал, что так случится.