Жизнь

Один раз мне в Саут-Салем позвонил Джон Филлипс и говорит: “Поймал гада. Быстро дуй сюда, я тебе покажу. Честно, одного поймал!” Это он донюхался до глюков и искал на теле паразитов. Я подумал: ладно, съезжу, сделаю ему одолжение, раз уж он одного поймал. Про Джона уже неделями говорили, что он свихнулся, потому что он был убежден, что заразился паразитами. В общем, я приехал к нему, и он вытаскивает салфетку, “Клинекс”, с какой-то малюсенькой дырочкой. “Видишь? Один есть”. Джон, ты что, серьезно? Одумайся, родной, пора уже. А я еще полтора часа тащился сюда на машине. Он себя расковырял совсем. То есть совсем – ходил весь в коросте. Но в этот раз он был уверен, что поймал гада. Он посмотрел на “Клинекс” и говорит: “Вот черт, куда делся-то?” Что скажешь – у человека была собственная аптека. С другой стороны, мало ли у кого ее в те годы не было. У Фредди Сесслера вон тоже. Но Джон явно перещел границу. Держал в спальне больничную койку – такую, складывающуюся, но работала она только наполовину. А зеркало у него в сортире было заклеено изолентой, чтоб не рассыпалось, но, как ни поворачивай, отражение все равно получалось разбитое. Из стен торчали иглы – он их использовал как дротики. Но мы все равно играли вместе: я, он, другие – начинали, правда, не раньше полуночи, а то и позже двух. Как-то я умудрился пережить все это без герыча. Под конец Ахмет Эртегун все-таки зарубил соло-проект Джона, поскольку доделать его тот был явно не в состоянии.

* * *

С самого начала сессий для Some Girls этому альбому всегда дул попутный ветер – с того самого момента, когда мы приехали репетировать в помещение странной формы – студию Pathe Marconi в Париже. У нас случилось какое-то омоложение организма. Что удивительно на фоне такого мрачного момента истории – меня же совершенно реально могли посадить, и Stones могли распасться. А может, наоборот, это и подействовало. Типа, зарядим по-мощному, пока все не кончилось. Ситуация чем-то напоминала Beggars Banquet – долгий период молчания, а потом громкое возвращение, да еще с новым звуком. В любом случае, когда у тебя продано семь миллионов дисков и два сингла в верхней девятке – Miss You и Beast of Burden, – с этим не поспоришь.

Никаких заготовок перед тем, как писаться, у нас не было, все сочинялось в студии, день за днем. Как в древние времена, когда мы просиживали в студии RCA в Лос-Анджелесе в середине 1960-х, – песни рождались сами. Еще одно большое отличие от последних альбомов – с нами не было никаких других музыкантов, ни духовых, ни Билли Престона. Все, что сверху, накладывалось потом. С начала 1970-х мы раздули свои сайдменские штаты, и нас это увело немного в другую сторону, в сторону от наших правильных инстинктов. В общем, сессии теперь строились на том, что мы можем сами, а поскольку это был первый альбом с Ронни Вудом в команде, то и на нашем с ним гитарном плетении в вещах типа Beast of Burden. Мы работали сосредоточенней, и теперь приходилось больше напрягаться.

Новый звук много в чем был заслугой Криса Кимси – звукорежиссера и продюсера, с которым мы работали в первый раз. Мы его помнили еще стажером по Olympic Studios, так что наш материал он знал как свои пять пальцев. И после такого опыта он потом отработал у нас в качестве звуковика или сопродюсера на восьми альбомах. Итак, мы должны были выдать что-то свежее, вместо того чтобы делать очередной альбом под девизом “у Stones опять все не слава богу”. И Крис захотел вернуть живой звук, уйти от той хирургической стерильности, в которую у нас все съехало. А с Pathe Marconi мы связались потому, что фирма принадлежала EMI, а мы как раз подписали с ними большой контракт. Студия находилась далеко на краю Парижа, в Булонь-Бийанкур, рядом с заводом “Рено”, и никаких тебя ресторанов или баров. Добираться надо было на машине, и помню, как я каждый день в дороге слушал Running on Empty Джексона Брауни. Поначалу мы сняли огромную студию, такой звукоизолированный концертный зал, с крохотной аппаратной, где помещались дай бог два человека и где был установлен простенький, еще шестидесятнический пульт и базовый шестнадцатиканальный магнитофон. Форма помещения была странная, потому что пульт был развернут к окну в студию и к стене, где висели динамики, но стена шла под углом, поэтому, когда проигрывали запись, один динамик всегда был дальше другого. В соседней студии пульт был гораздо больше, да и вообще оборудование там стояло поновее, но пока что мы начали писаться в этом ангаре – садились полукругом, огораживали себя экранами. В аппаратную первые несколько дней мы практически не заходили – было слишком тесно.