Я в те годы вел себя немного непредсказуемо, или, точнее, другие про меня так думали. Я ни в кого даже не стрельнул ни разу, но их всегда держал страх, что я проснусь как-нибудь не в том состоянии и схвачусь за пушку, потому что решу, что меня грабят. Правда, конечно, я и сам немного пестовал эти страхи – пригодится, когда надо. Я не собирался никого пугать, но расписание было жесткое, при мне был малолетний пацан, и я сам был в довольно хреновой кондиции.
Как правило, когда я выходил на сцену, я был только что из постели. Но вылезти из постели – это одно, а проснуться – совсем другое. Мне для этого нужно часа три-четыре. Потом уже можно натягивать шмотки. Если брать мои минимальные промежутки между выползанием из кровати и вползанием на сцену, то даже в этих случаях я должен был быть на сцене час назад. “На мне сейчас что?” – “Пижама, пап”. – “Так, быстро, где эти сраные брюки?” Но обычно я и так отрубался прямо в том, что собирался надевать на сцену. И полчаса спустя: “Дамы и господа,
Но пусть Марлон сам расскажет.