Жизнь

Естественно, Мику Фредди не понравился, как и еще множеству народа. Слишком он был безбашенный. Грэм, наверное, больше, чем Фредди, расколол нас с Миком, из-за музыки. А к Фредди у Мика было другое – презрение. Он мирился с ним постольку, поскольку доставать Фредди значило доставать меня. Кажется, несколько раз Фредди с Миком веселились на пару, но такое было редко. Хотя Фредди иногда делал кое-что для Мика и даже не посвящал меня – сводил его то с одной блядью, то с другой. Наводил для него мосты. Когда Мику было что-то нужно, он связывался с Фредди, и Фредди был безотказен.

Люди по-всякому придирались к Фредди, говорили, что он, мол, пошлый, мерзкий, невоспитанный. Ну да, я не спорю. Думайте про него что угодно, но Фредди был одним из лучших людей, которых я знал в своей жизни. Абсолютно кошмарный, отвратительный. Абсолютно безбашенный, иногда до идиотизма. Зато он никогда не ерзал. Не вспомню никого другого, кто при любом раскладе всегда был за тебя, а Фредди был. Я тоже по тем временам был идиот, тоже беспредельничал. Подзуживал Фредди вести себя еще безобразней, чем он был на самом деле, – моя вина, но я знал, что у чувака есть стержень. Он не обращал внимания, он на все это клал с прибором. Он считал, что уже умер в пятнадцать лет. “Я, считай, мертвый, хоть и живу до сих пор. Все, что плюс к этому, – это мне конфетка, даже если говно какое-нибудь. Так что будем делать из говна конфетку сколько получится”. И как раз так я понимал его главную установку, его вечный похуизм. Пятнадцать – это когда ему досталось увидеть, как его деда, самого почитаемого человека в его жизни, вместе с дядей сначала пытали, а потом расстреляли двое нацистских офицеров посреди бела дня на главной площади их городка, пока он стоял, вцепившись в свою окаменевшую от ужаса бабку. Его деда выбрали для такой карательной акции, потому что он был главой местной еврейской общины. После схватили и самого Фредди, и больше он никого из своих родных, которые тогда жили в Польше, уже не увидел. Всех забрали в лагеря.

Фредди оставил автобиографическую рукопись, посвященную мне, и это жутко стыдно, потому что еще одним человеком в посвящении стоит Якуб Гольдштейн – тот самый дед, чью казнь он видел собственными глазами. Там описываются всякие ужасы, но в то же время читаешь ее как захватывающий роман про выживание и спасение – по содержанию она очень напоминает Пастернака, и из нее понимаешь, откуда появился этот человек, с которым я потом так сблизился. Начинает он, например, с рассказа про зажиточную еврейскую семью из Кракова, которая в 1939 году переезжает на лето в свой загородный дом – дом со всеми причиндалами: конюшнями, сараями, коптильнями и постриженными газонами. И через маковое поле к ним приходит цыганка и говорит: дай судьбу погадаю, позолоти ручку и все такое. И она предсказывает гибель всей семье, за исключением трех человек: двое из них находятся не в Польше, а третий – это Фредди, которому, она говорит, судьба отправиться на восток, в Сибирь.

Немцы пришли в сентябре 1939-го. Фредди услали в трудовой лагерь в Польше – наспех построенный загон для евреев, из которого он сбежал. Несколько недель он бегал по ночам, прятался в замерзшем лесу, воровал из крестьянских домов и все это время двигался в сторону части Польщи, которая была под русской оккупацией. Ночью он перебрался по льду через реку, уворачиваясь от пуль, которые ложились рядом с ним, и прибежал прямо в объятия Красной армии. Это было время пакта между Гитлером и Сталиным, но хуже немцев все равно ничего не было. Фредди послали в сибирский ГУЛАГ, как и сказала гадалка.

Фредди было шестнадцать. Сюжет его повести с вечно подстерегающими его карами небесными и безнадежными положениями чем-то похож на вольтеровского “Кандида”, и то же самое относится к описанию сибирских скитаний Фредди, из которых он умудрился выйти целым. В дальнейшей жизни Фредди не раз просыпался с воплями – это его догоняли кошмары из сибирского прошлого.

Когда Германия напала на Россию, Фредди выпустили заодно с немногими заключенными поляками, которые еще не поумирали. С тысячами освободившихся из других лагерей Фредди двинулся к ближайшей конечной станции железной дороги, которая была примерно в сотне миль. Добрались только триста человек. В Ташкенте он вступил в польскую армию, заразился брюшным тифом, временно комиссовался и потом в 1942-м вступил в польские силы ВМФ. Служба у него была – просиживать часами у радара. Судовой врач познакомил его с фармацевтическим кокаином. После этого жизнь его несколько улучшилась.