Жизнь

В таком я был тогда настроении. Had It with You была написана в гостиной у Ронни, в его доме в Чизике прямо на берегу Темзы. Мы собирались возвращаться в Париж, но погода была такая дурная, что мы застряли на все время, пока опять не заработал дуврский паром. С нами были Питер Кук и Берт. Отопление не включили, и согреться можно было единственным способом — врубить усилители. не помню чтобы когда-нибудь раньше — может, только с All About You — сочинял вещь и тут же начинал понимать, что вообще-то пою про Мика.

Альбом у Мика вышел под названием She’s the Boss («Ко-мандует она»), и этим все сказано. Я так и не удосужился хоть раз его послушать от начала до конца. А кто удосужился? Это как Mem Kampf: все поставили себе на полочку, но прочесть руки не дошли. Что касается его последующих альбомных названий, то они прямо как на подбор: Prtmitive Cool («Доисторически крутой»), Goddess in the Doorway («Богиня на пороге») — которую ну просто невозможно было не переименовать в Dogshit in the Doorway («Собачье дерьмо на пороге»), — тут я даже говорить ничего не буду. Он скажет, что я не умею себя прилично вести и что у меня не рот, а помойка. Он даже написал песню на эту тему. Но этот его сольный контракт сам был таким неприличием, что никакие словесные тычки и в сравнение не идут.

Только по одному отбору материала мне показалось, что он совсем нюх потерял. Очень печальное зрелище. И он явно не готовился к тому, что не будет никакой реакции. Расстроился, естественно. Но мне просто в голову не приходит, с чего он решил, что у него все пройдет на ура. Тут-то я и почувствовал, что Мик оторвался от реальности.

Но, чем бы там Мик ни занимался, какие бы ни строил планы, я не собирался тухнуть и копить в себе яд. В любом случае в декабре 1985 года все мое внимание вдруг резко переключилось на другое — на чудовищную новость о смерти Иэна Стюарта.

Он умер от инфаркта и сорок семь лет. Я ждал его в тот день после обеда в отеле Вlakes в районе Фулхэм-роуд. Мы собирались встретиться после его похода к врачу. И примерно в три часа ночи накануне звонит Чарли. «Собираешься встречаться со Стю? Я говорю, да. «Короче, не придет он» — это так Чарли решил сообщить мне новости. Поминки провели на гольфовом поле в Лезерхеде, в Суррее. Он бы оценил иронию — только так он смог нас туда наконец затащить. Мы сыграли концерт-посвящение в клубе «100» — первый раз за четыре года появились вместе на сцене. Смерть Стю оказалась самым страшным ударом в моей жизни, кроме того, когда у меня умер сын. Поначалу ты еще под анестезией, продолжаешь, как будто он еще где-то есть. И он правда всегда был — являлся то так, то эдак еще очень долго. И сейчас является. Всплывает в сознании всякое смешное, из-за чего чувствуешь, будто он рядом, например, этот его характерный выговор из-за выпирающей челюсти.

Я до сих пор на него оглядываюсь. Например, вспоминаю, как он издевался над Джерри Ли Льюисом. В самом начале моя любовь к Киллеру[185] и его игре принижала меня в душе Стю. «Хренов педрила, колотить только и умеет» — такая типичная реакция, как вспоминается. Потом, лет через десять, Стю подходит ко мне однажды и говорит: «Должен признать, есть у Джерри Ли Льюиса и положительные моменты». Ни с того ни с сего. Причем в промежутке между дублями. Еще бы я на такое не оглядывался.

Он никогда не заговаривал про жизнь и смерть, только когда кто-то загибался. «Доигрался, лопух несчастный». Когда мы приехали в Шотландию в первый раз, Стю тормознул на обочине и спросил кого-то: Can you nae tell me the way to the Odeon? («Не подскажете дорогу до «Одеона»?)[186] — такой очень гордый шотландец, даром что из Кента. Стю был сам себе закон со своим вечным кардиганом поверх тенниски. Когда мы разрослись до мегастадионов и спутникового телевидения, до многотысячных толп на концертах, он выходил на сцену в своих «Хаш Паппис», со своей чашкой кофе и со своим бутербродом с сыром, которые, пока играл, оставлял прямо на инструменте.

Я сильно разозлился на то, что он меня бросил, — это у меня обычная реакция, когда помирает друг или любимый человек, хотя не должен был. Он много чего оставил после себя. Чак Ливелл, парень из Джорджии, из Драй-Брэнч, который играл в Allman Brothers, получил назначение прямо от Стю. Он в первый раз работал с нами на гастролях в 1982-м и пришелся ко двору, и мы его привлекали потом на всех следующих. К моменту смерти Стю Чак работал со Stones уже несколько лет. Если, не дай бог, помру» говорил Стю, Ливелл — тот, кто вам нужен. Не исключено, он уже знал, что болен, когда это говорил. Еще он сказал: «Не забудьте, что Джонни Джонсон до сих здравствует и прекрасно играет себе в Сент-Луисе». И все это в одни и тот же год. Может быть, врач ему уже сказал: тебе осталось вот столько.