Жизнь

Марлон: Худший период моего детства был проведен в Нью-Йорке, потому что в конце 1970-х место это было страшноватое. Я не ходил в школу весь 1980-й. Мы жили в отеле Alray посреди Манхэттена, что в принципе было неплохо. Типа как в «Элоиза одна дома»1. Мы ходили в кино. Анита таскала меня в гости к Энди Уорхолу, Уильяму Берроузу. Кажется, он жил в мужском душе в отеле Chelsea. Всюду была плитка и натянутые веревки для белья через его комнату, а на них использованные презеры. Очень странный человек.

Оттуда мы переехали в дом в Сэндз-Пойнтс, на Лонг-Айленде, который только освободил Мик Тейлор, — протянули там месяцев шесть. В этом доме снимали первую экранизацию «Великого Гэтсби», где Сэндз-Пойнт — это Ист-Эгг с лужайками на много акров, с огромным пляжем, бассейном с соленой водой, и все страшно запущено. Нам часто слышалось, что из нашей беседки доносится старый джаз, годов 1920-х, шум вечеринок, звон бокалов и чей-то смех, но все растворялось, когда ты к ней приближался. У этого дома явно имелись мафиозные связи.

Я нашел на чердаке семейные фото с Синатрой и Дином Мартином, всем составом «крысиной стаи», которая здесь гуляла в 1950-х. Как раз тогда в первый раз объявился Рой, который потом вернулся жить с нами постоянно, — такой чокнутый англичанин, которого Анита привела из Mudd Club, и там у него был номер — выпивать на сцене полную бутылку коньяка и одновременно рассказывать анекдоты, балаболить без умолку, а потом читать стихотворение Шела Силверстина «Идеальный кайф» про мальчика по имени Рой Дайпопробовать, и, пока он читал, он скидывал с себя одежду. И все это за двести долларов и бутылку коньяка. Анита привела его в большой дом, и мы сначала устроили его на чердаке, но он разгромил всю комнату в пьяном приступе. Страшно было смотреть. Пришлось вышвырнуть его из дома, по сути говоря. Он выпивал бутылку конька с утречка и пел, поэтому мы его переселили в конуру, которая по размеру была с сарай. Он сильно проникся тогда к нашему лабрадору и часами сидел с собакой и что-то пел. Весна была теплая, так что жить там было можно.

Анита подбирала и другой левый народ. Мейсон Хоффенберг часто у нас жил — битнический писатель и поэт. Такой бородатый еврейский гномик, который сидел голым в саду и типа плевал с высоты на всех проезжающих. Он тогда переживал фазу натуризма, а лонг-айлендских жителей такие штуки немного пугают. Мы его называли «садовый гном». Кантовался он у нас довольно долго тем летом.