Жизнь

Так вот бывает: просыпаешься однажды, а планы поменялись, нужно ехать куда-то, куда не рассчитывал, и тут до тебя доходит, что в первую очередь и голове одно: ага-ага, быстро решаем проблему с допингом. Первая строчка в списке — не трусы с носками, не гитара, а как бы мне не остаться без своего. Брать с собой и искушать судьбу? Или у меня есть номера телефонов в том месте, куда я еду, и я знаю, что это верняк? Примерно тогда, с туром на носу, я в первый раз серьезно застремался по этому поводу. Дошел до ручки. Мне не хотелось застрять неизвестно где без запасов. Это был самый большой страх. Лучше я почищусь перед дорогой. Херово было уже одно то, что надо ломаться в одиночку, но мысль о том, что весь тур может оказаться на кону из-за моих проблем, — это было слишком даже для меня.

Моя американская виза кончалась, соответственно, приходилось по-любому сматываться из страны. Да и в Лос-Анджелесе нам с Анитой теперь было делать нечего. Она была беременна Энджелой, так что пора было, девочка, в завязку. Правда, не думаю, что Анита как-то особенно плотно сидела, ей тогда не требовалось. И по нашей крепенькой Энджеле можно сказать, что серьезный риск для здоровья отсутствовал. Анита прикладывалась раз от разу, это я был на крючке. Выглядело все довольно мрачно, не жизнь, а хождение по краю. Но я не думаю, что у Аниты или у меня имелись какие-то сомнения, что мы справимся. Вопрос был только в том, чтобы перебиться — взять и сделать. Не помню у себя никакого страха или задних мыслей по поводу того, чтобы бросить. Ощущение было простое: нужно это сделать, причем прямо сейчас. Мы не могли поехать лечиться в Англию или во Францию, поскольку и туда, и туда дорога мне была заказана, и так получилось, что нашим пунктом назначения стала Швейцария.

Я как следует заправился перед самолетом, потому что меня должно было начать ломать сразу после посадки, а никаких возможностей закупиться в Швейцарии не предусматривалось. На самом деле мне было довольно херово. По прибытии случилась суматоха. Я сам этого не помню, но из гостиницы в клинику меня доставляли на скорой помощи. Джун Шелли, которая присматривала за всеми нашими делами в «Неллькоте» и в этот раз тоже разруливала ситуацию, написала в своих воспоминаниях, что думала, что я прямо в этой скорой и загнусь — видок у меня по крайней мере был соответствующий. В моем мозгу воспоминаний об этом не сохранилось, меня просто швыряло туда-сюда. Уже довезите меня до места наконец, кончим все дело и начнем мучиться. Накачайте меня под завязку, чтоб я продрых за эти трое суток ада столько часов, сколько можно, по максимуму.

Приводил меня в порядок некий доктор Денбер, а клиника находилась в Веве. Американец. Выглядел, правда, по-швейцарски: чисто выбритый и в очках без оправы, эдак по-гиммлеровски. Зато выговор был гундосый, со Среднего Запада. На самом деле что он меня врачевал, что не врачевал, пользы мне не было никакой. К тому же скользкий был сучок этот Денбер. По мне, я б уж лучше протрезвлялся под надзором Смитти, волосатой сестры-хозяйки, которую мне сосватал когда-то Билл Берроуз. Но доктор Денбер был единственным, кто говорил по-английски. Возможностей что-то с этим сделать у меня все равно не было. Когда у тебя чувак на ломке, можешь творить с ним все, что хочешь.

Хотелось бы мне знать, что такое ломки в представлении других людей. Я вам скажу, это пиздец полный. По шкале неприятностей ломка, конечно, лучше, чем когда тебе в окопе отрывает ногу снарядом. И лучше, чем умирать от голода. Но при ломке вам тоже мало не покажется. Весь организм как бы берет и выворачивается наизнанку и отторгает сам себя трое суток. Ты знаешь, через трое суток всё начнет утрясаться. Это будут самые длинные трое суток в твоей жизни, и ты гадаешь, зачем так над собой издеваться, если ты мог бы жить совершенно нормальной, сука, богатой жизнью рок-звезды. А вместо этого ты блюешь и лезешь на стены. Зачем ты это с собой делаешь? Не знаю. И до сих пор не знаю. Кожу колет, нутро выворачивает, не можешь не дергать и не сучить руками и ногами, и полощет тебя сразу с обоих концов, и всякое говно лезет из носа и глаз, и первый раз, когда такое происходит наяву, разумный человек должен сказать себе: «Я подсел». Но даже это не остановит разумного человека от того, чтобы развязать снова.