Жизнь

Три дня спустя, 5 июля, мы давали свой первый концерт больше чем за два года — в Гайд-парке, бесплатное мероприятие, собравшее что-то около полумиллиона человек. Шоу оказалось потрясающее. Первоочередной вещью для нас было то, что это наше первое появление за долгое время и с поменявшимся составом. Это был первый выход Мика Тейлора. Мы сыграли бы его в любом случае. Но поскольку очевидно, что требовалось как-то что-то сказать, мы превратили его в брайановский мемориал. Хотели проводить его с почестями. Радости и мерзости в общении с человеком — это одно, но, когда его час пробил, пора выпускать голубок, или, в данном случае, мешки белых бабочек.

В ноябре 1969-го мы поехали гастролировать по США с Миком Тейлором. На разогреве были Би Би Кинг и Айк и Тина Тернер, что уже само по себе обеспечивало полный завод облики. Добавим сюда, что это был первый тур, в котором риффы на открытой настройке были обрушены на головы слушателей — грандиозное новое звучание. Самое мощное впечатление это произвело на Айка Тернера. Он влюбился в открытую настройку так же, как я до того. Он затащил меня к себе в гримерку практически под дулом пистолета, кажется в Сан-Диего. «Покажи мне эту херь с пятью струнами». И мы проторчали там минут сорок пять, пока я показывал ему основы. А сразу после этого вышел Come Together, отличный альбом, записанный Айком с Тиной, и на нем была сплошная пятиструнка. Он перенял новую технику за сорок пять минут, скопировал её на раз. Но для меня главное удивление было в другом: это я что-то показываю Айку Тернеру? С музыкантами всегда присутствует непривычное столкновение эмоций: тут тебе и благоговение, и уважение, и чувство, что тебя принимают за своего. Когда к тебе подходят и говорят: слушай, чувак, покажи мне тот проигрыш, и говорят это люди, которых ты слушаешь черт знает сколько лет, тогда понимаешь, что теперь ты среди взрослых. О’кей, мне с трудом верится, но теперь я в передовом отряде, среди самых-самых. И другая классная штука с музыкантами, ну или с большинством из них, — это готовность делиться, щедрость, с которой они друг к другу относятся. Ты знаешь эту фиговину? Угу, вот здесь так и так. Как правило, никто не держит секретов, все обмениваются идеями. Как это ты делаешь? И он тебе показывает, и ты понимаешь, что на самом деле ничего сложного.

На мази и на полном ходу мы приземлились в конце декабря в Muscle Shoals Sound Studios в Шеффилде, Алабама, — наконец отвыступавшись (не совсем, правда, учитывая, что на расстоянии нескольких дней еще маячила гоночная арена в Алтамонте). Там мы записали Wild Horses, Brown Sugar и You Gotta Move. Три трека за три дня в идеальной восьмиканальной студии. Muscle Shoals была прекрасным местом для работы, все очень непритязательно. Ты спокойно заходил туда и делал дубль без всякого рассусоливания типа «Ой, а давайте еще чуть-чуть бас настроим». Просто заходил, отыгрывал свое, и все было готово. Muscle Shoals была студней высшего разряда, притом что помещалась она в халупе, стоящей неизвестно где. Люди, которые её построили, — несколько классных ребят-южан, Роджер Хокинс, Джимми Джонсон и еще двое, — были музыканты с репутацией, участники бэнда Muscle Shoals Rhythm Section, который был приписан к FAME Studios Рика Холла, тогда еще с адресом собственно в Масл-Шоулс. Во всей этой обстановке было достаточно легендарного, потому что уже несколько лет из этих мест выходили великие образцы соула: вещи Уилсона Пиккета, Ареты Франклин, When a Man Loves a Woman Перси Следжа. Так что для нас это почти равнялось поездке в Chess Records, хотя находились они сильно не по пути и изначально мы хотели писаться в Мемфисе. Но лучше вам узнать о том, что случилось, от покойного Джима Диккинсона, пианиста на Wild Horses. Джим был парень с Юга, так что рассказывать он умел.