Жизнь

Наши адвокаты подали апелляцию, и меня выпустили под залог. Еще до слушаний по апелляции Times, великая защитница униженных и оскорбленных, неожиданно пришла нам на помощь. «Не может не возникнуть подозрения, — написал Уильям Рис-Могг, редактор Times в статье «Кто бабочку казнит колесованьем?», — что мистер Джаггер получил более строгий приговор, чем любой, которого мог бы удостоиться безвестный обвиняемый». Если переводить: закрутили гайки так, что выставили все британское правосудие в дурном свете. На самом-то деде Рис-Могг нас реально спас, потому что, уж поверьте, я в то время чувствовал себя как раз жалкой бабочкой, которой сейчас все обломают и вздернут на колесо. Когда начинаешь теперь смотреть на озверение властей в деле Профьюмо[106], которое по грязи не уступало любому роману Джона ле Карре, когда неудобных людей подставляли или преследовали до смерти, я вообще удивляюсь, что для нас всё обошлось не так ужасно, как могло. В тот же месяц мне полностью отменили приговор, а Мику оставили в силе, но убрали срок. Роберту Фрейзеру повезло меньше — он подписал признание в хранении героина, так что пришлось ему похлебать баланду. Но я думаю, что служба в Королевских африканских стрелках закалила его сильнее, чем «Уормвуд Скрабс». Он много кого успел засадить на губу — вычерпывать отхожие ямы и копать новые. Так что, что такое сидеть под замком и отрабатывать провинности, он представлял хорошо. В Африке-то уж точно было покруче, чем во всех остальных местах. Сидеть он отправлялся с поднятой головой. Ни намека на прогиб. Помню, он и вышел с поднятой головой — в бабочке, с мундштуком в руке. Я сказал: «Ну что, дунем как следует?»

В тот же день, как нас отпустили, состоялась самая маразматическая теледискуссия из всех, которые только существуют на пленке, — между Миком, доставленным на вертолете на какую-то классическую английскую лужайку, и представителями правящего класса. Они напоминали персонажей из «Алисы», шахматные фигурки: один епископ, один иезуит, один генеральный прокурор и Рис-Могг. Их послали во вражий стан как парламентеров с белым флагом — выяснить, насколько новая молодежная культура угрожает cуществующему порядку. Попробовать навести мосты через пропасть между поколениями, так сказать. Они искрение тужились, не могли попасть в нужный тон, и выглядело все это просто смешно. Их вопросы сводились к одному: чего вам надо? А мы только прыскаем в кулаки. Они старались нас умиротворить, как Чемберлен Гитлера. Какая-то бумажка, «мир в настоящем, мир в настоящем»[107]. А все, что их заботит, — это удержаться на своих теплых местах. Но такая умилительная британская серьезность в этой их заботе. Просто потрясающе. Однако ты понимаешь, что это люди с весом, они могут заставить тебя похлебать настоящего дерьма, так что где-то там всегда сохранялась агрессивная настороженность — под маской всего этого вежливого любопытства. Если посмотреть иначе, они просто умоляли Мика дать ответ на их вопрос. И, по-моему, Мик справился неплохо. Он не стал играть в ответы, просто сказал: вы, ребята, живете в прошлом.