Живущий в ночи

Именно он являлся вожаком обезьяньего отряда – теперь на этот счет сомнений не оставалось. На нем были кроссовки, джинсы и фланелевая рубашка, а на запястье – часы. Если бы в комнате для полицейского опознания его поставили в ряд с четырьмя гориллами, любой без труда признал бы в нем homo sapiens. Но сейчас, несмотря на человеческую одежду и обличье, вокруг него ощущалась злобная аура некоего существа, не имеющего ничего общего с человеком. И даже не из-за звериного огня в глазах, а потому, что его черты были искажены гримасой, в которой не было ничего человеческого. На нем была одежда, но с таким же успехом он мог бы быть голым; он был гладко выбрит, но тоже мог бы быть покрыт шерстью, как его подопечные, – это не изменило бы ровным счетом ничего. Если Скорсо вел двойную жизнь, то наверняка более по душе ему приходилась ночная, когда он находился в обезьяньем отряде, нежели дневная, которую он проводил в окружении тех, кто не являлся таким же оборотнем, как он.

Скорсо держал оружие так, как держат его палачи, – в вытянутой руке, целясь мне в лицо.

Орсон с бешеным рычанием бросился на мужчину, но тот оказался проворнее и нанес моему псу страшный удар ногой в голову. Не успев даже взвизгнуть, Орсон отлетел в сторону, грохнулся на пол, затих и больше не шевелился.

Мое сердце упало, словно камень в колодец.

Скорсо снова повернулся ко мне и выстрелил мне в лицо. По крайней мере так мне показалось в ту секунду.

Однако, как выяснилось, за долю мгновения до того, как он успел нажать на курок, в дверях появилась Саша и всадила пулю ему в спину. Выстрел, который я услышал, был сделан не из «глока», а из «чифс спешиал».

Сашина пуля кинула Скорсо вперед, и ствол «глока» ушел в сторону. Пуля, выпущенная им, выбила щепки из тикового паркета рядом с моей головой.

Скорсо был серьезно ранен, но, казалось, даже не обратил на это внимания и резко развернулся, одновременно с этим начав стрелять.

Саша кинулась на пол и откатилась назад, исчезнув из дверного проема, а Скорсо опустошил обойму, выпустив все пули в то место, где только что находилась Саша. Он нажимал на курок до тех пор, пока вместо выстрелов не стали раздаваться сухие щелчки.

Я видел, как на его спине по фланелевой рубашке расползается темно-красное кровавое пятно.

Наконец Скорсо бросил «глок» и повернулся ко мне, раздумывая, раздавить ли мне лицо каблуком или, вырвав глаза, оставить меня здесь ослепленным и умирающим. Затем, решив отказаться от обоих этих удовольствий, он направился к разбитому окну, через которое убежали две последние обезьяны.

Стоило ему выпрыгнуть из окна на веранду, окаймлявшую фасад дома, как в следующий момент на пороге комнаты появилась Саша и – это было невероятно! – кинулась вдогонку за ним.

Я крикнул ей вслед, веля остановиться, но у нее был настолько страшный вид, что я не удивился бы, увидев в глазах Саши тот же смертоносный желтый огонь.

Пока я выбирался из обломков кофейного столика, она успела пересечь комнату и оказалась на веранде. После этого снаружи послышался треск «чифс спешиал», затем еще и еще раз.

События последних нескольких минут показали, что Саша вполне способна постоять за себя, и все же мне хотелось последовать за ней и втащить ее обратно в дом. Даже если она прикончит Скорсо, в ночи может скрываться еще много обезьян – слишком много даже для первоклассного диск-жокея, а ночь эта принадлежит им, а не ей.

Прогремел четвертый выстрел. Затем – пятый.

Я колебался, поскольку Орсон по-прежнему лежал неподвижно. Эта неподвижность была страшной, я" даже не видел, чтобы его бока вздымались и опускались в такт дыханию. Он был либо мертв, либо без сознания.

В последнем случае ему немедленно нужна была помощь. Пес получил страшный удар по голове, и, даже если он остался жив, у него мог быть поврежден мозг.

Я почувствовал, что из глаз моих текут слезы, и, как обычно, прикусил свое горе зубами.

Бобби шел ко мне через комнату, зажимая здоровой рукой рану в плече.

– Помоги Орсону, – сказал я.

Я отказывался верить в то, что моему псу уже нельзя помочь. Мне казалось, что сама мысль об этом сделала бы его смерть страшной реальностью.

Пиа Клик поняла бы меня.

Возможно, сейчас меня понял бы и Бобби.

Лавируя между мебелью и мертвыми обезьянами, давя подошвами битое стекло, я кинулся к окну. Ветер бросал серебристые струи дождя на торчавшие из рамы острые осколки. Стараясь не порезаться, я вылез из окна, сбежал по ступеням крыльца и кинулся в дождевую пелену по направлению к Саше. Она стояла между дюнами, в десятке метров от дома.

Карл Скорсо лежал на песке лицом вниз.

Промокшая, дрожащая, она стояла над ним, всовывая третий – и последний – патронозарядник в барабан револьвера. Похоже, все выстрелы, которые я слышал, поразили цель, но Саше, видимо, казалось, что этого недостаточно.

И правда, Скорсо дернулся и загреб песок распростертыми руками, словно пытаясь закопаться в него подобно крабу.

Вскрикнув от страха, Саша наклонилась и выстрелила еще раз, на этот раз всадив пулю в затылок оборотня.