— Простите, если мы вас напугали. Я хотела знать, когда вы проснетесь. Страшно, наверно, проснуться в незнакомом месте, особенно когда вокруг темно. — Голос был такой же ласковый и мягкий, как у Нанкху, только принадлежал он женщине. — Подождите минутку, я закрою окно, и тогда можно будет включить свет. Это у нас потайное убежище.
И опять он скорее почувствовал, нежели услышал, как невидимая женщина прошла мимо кровати, пересекла комнату по диагонали, закрыла и задернула шторой окно. Потом наступила тишина, и ее голос донесся уже от двери:
— Сейчас я зажгу свет. А потом выйду и подожду за дверью, пока вы оденетесь.
Комнату залил яркий свет, и дверь тотчас же захлопнулась. Нкоси был один в маленькой комнатке с низким потолком из голых стропил и обрешетки; кровать, ночной столик сбоку и деревянный стул, на котором лежали его брюки, составляли всю немудреную обстановку. Рядом на полу стояли башмаки. Однако рубашки и свитера он не нашел. Здесь не было ни зеркала, ни умывальника. Зато на полу лежал роскошный бледно-голубой ковер с длинным густым ворсом. Плотно закрытое окно оказалось частью низкого покатистого потолка.
Он натянул брюки, обулся и подошел к двери.
— Я готов.
Дверь бесшумно отворилась, и в ярком свете, вырвавшемся из комнаты, он увидел перед собой женщину. Она была выше его ростом, пожалуй, сантиметра на два, сложение у нее было более крепкое, нежели у большинства индийских женщин, которых ему доводилось видеть, а кожа светлая, хотя и потемнее, чем у доктора. Каштановые волосы были гладко зачесаны назад и стянуты узлом на затылке. Две глубокие складки, пролегавшие почти от самой переносицы к уголкам рта, портили ее лицо с правильными чертами и удивительно открытым взглядом серо-карих глаз. На ней были брюки и блуза свободного покроя. Она протянула руку:
— Я Ди Нанкху. Пожалуйте вниз. Пока вы примете ванну, поспеет ужин.
Она повернулась и пошла, и тут Нкоси заметил, что женщина хромает. Когда она ступала левой ногой, левое плечо и левое бедро резко опускались вниз. Ее левая нога, на несколько сантиметров короче правой, была обута в специальный кожаный башмак. Какое-то мгновение Нкоси пребывал в замешательстве и почему-то чувствовал себя виноватым в том, что женщина — калека. Он шел за ней по узкой лестнице, и каждый раз, когда женщина ступала на больную ногу, у него сжималось сердце.
Спустившись с лестницы, они через маленькую дверцу вошли в гостиную второго этажа. Женщина загородила проем куском панельной обшивки, и лестница, ведущая в мансарду, оказалась скрытой, а образовавшаяся ниша превратилась в шкаф.
— Всего-навсего шкаф, — улыбнулась она. — Точь-в-точь такой, как два других, рядом. Важно лишь помнить, что этот — последний. Если что-нибудь случится и вы станете открывать другой…
— Я запомню, — кивнул Нкоси.
— В ванной все для вас приготовлено. Когда приведете себя в порядок, спускайтесь вниз.
— Прямо так, не таясь?
— Да. — Она улыбнулась странной, слегка насмешливой улыбкой. — Здесь вы в полной безопасности. Мы, кули, были вынуждены возвести несколько поясов оборонительных сооружений. Теперь мы почти как муравьи.
— Очень сожалею, — пробормотал Нкоси.
Она гордо вскинула голову и глубоко вздохнула. Затем в упор посмотрела на него. Лицо ее было исполнено горечи и суровости.
— Я не искала вашей жалости.
— А я и не выказывал ее. Я родился в этих краях, и мне хорошо известно, что в вашем, как вы выразились, муравьином существовании в какой-то степени повинны и мои сородичи. Я очень сожалею об этом. Только и всего.
Он повернулся и направился к двери, откуда доносился шум льющейся в ванну воды. Он был зол и в то же время подавлен: зол на себя и свой народ, на женщину и ее народ; его раздражало это сравнение с муравьями. Охватившее его уныние было глубоким и безграничным. Он резко захлопнул за собой дверь ванной комнаты, разделся и погрузился в теплую воду. Постепенно он успокоился, раздражение прошло, но уныние осталось. Он мылся быстро, потому что очень хотелось есть. По-видимому, сейчас он увидится с доктором и договорится о том, чтобы его скорее отправили из этого дома и этой чертовски унылой страны. Чем быстрее, тем лучше. Он взял со спинки стула полотенце и под ним обнаружил свежевыстиранную рубашку и фуфайку. Он мысленно воздал должное женщине. Мрачное настроение не мешало ей быть внимательной и предупредительной. Он быстро побрился, оделся, вымыл за собой ванну и сошел вниз.
Дом ничем не отличался от домов других преуспевающих врачей. Нкоси не успел спуститься с лестницы, как из крайней справа двери появилась уже знакомая ему женщина.