Он побрился, принял ванну и оделся с поспешностью, в которой было что-то лихорадочное. Затем вышел на улицу, где уже клубились ранние сумерки. Окружающий мир был до странности обычен. Уже зажглись фонари; по мостовой плавным потоком скользили машины; ярко освещенные рестораны и бары в центре города были заполнены посетителями. По тротуарам прогуливались горожане — высокие и низкорослые, красивые и некрасивые люди всех цветов кожи, всех рас, из всех слоев общества; одни наслаждались вечерней прохладой, другие глазели на витрины; парни подыскивали себе девушек, а девушки — парней; попадались и одинокие пожилые мужчины и женщины, мечтающие о том, что на этих залитых светом улицах они встретятся с неким прекрасным, добрым и чутким человеком, который почувствует их одиночество и поможет его рассеять. Обыкновенный, ничем не примечательный вечер, хорошо знакомый всем детям человечества.
Как всегда, старуха-гриква открыла ворота, пропуская машину, а затем заперла их на засов. Она успела заметить, что с той стороны улицы, со стороны, где живут белые, какая-то женщина внимательно наблюдала за происходящим. Надо будет сказать мисс Милли, что мистер Карл приезжает слишком рано. Как бы кто-нибудь не донес. На прошлой неделе они упрятали в тюрьму одну пару, потому что мужчина был белый, а женщина цветная. И оба вполне приличные люди! Надо будет предупредить мисс Милли.
Ван Ас нашел Милдред Скотт под ее любимым деревом. Перед ней стоял большой кувшин с холодным как лед апельсиновым соком и высокий бокал с вином. Здесь, в этом тенистом благоухающем саду, близ Милдред, мир был таков, каким его хотело видеть сердце: простым и исполненным покоя.
— Мне надо было жениться на тебе, — неожиданно сорвалось у него с языка.
— О! — Она была изумлена и подумала, что теперь об этом не может быть и речи. Должно быть, ему хочется попозировать.
— В те дни это было еще возможно. Помнишь те дни?
— Но ведь ты не женился, — сказала она, с любопытством ожидая, что он ответит.
— Тогда все было бы решено бесповоротно, — продолжал он.
«Он в самом деле страдает. Нет, он страдает уже давно, но только недавно начал это понимать. Бедный Карл. Бедный Карл».
— Тогда у тебя была свобода выбора, Карл. И ты сделал свой выбор. Так что все было решено еще в то время.
Он молчал долго-долго. Когда он заговорил снова, в его голосе звучало отчаяние.
— Значит, в душе ты согласна с Сэмми Найду.
— Так звали умершего? — тихо спросила она.
— Да, — подтвердил он.
— Скажи мне, Карл… Говорят…
— Я знаю, что говорят, но это неверно. Он даже не подвергался пыткам. Он сам предпочел умереть. Это как раз то самое, что ты называешь свободой выбора.
— О Карл! Почему ты так расстроен?
— Потому что если б я женился на тебе, этого бы не произошло.
— Понятно. — Против своей воли она замкнулась в себе и почувствовала, что он стал ей безразличен.
Он тоже это почувствовал, и кривая усмешка, как клещ, впилась в левый краешек его рта.
— Ты не поняла меня, Милдред. На сей раз — нет. Видит бог, я очень нуждаюсь в тепле, которое только ты можешь мне дать, но не так, как ты представляешь. Перед смертью Найду сказал, что подлинные враги всех небелых — это люди, подобные мне. Он сказал, что государственная машина застопорилась бы, если бы не наш ум и способности. Ты с ним согласна?
— Не все ли равно?
— Пожалуйста, Милдред.
— Хорошо, Карл. — Несколько мгновений она раздумывала, затем начала, взвешивая каждое слово: — Я далеко не уверена, что ты, как отдельная личность, при всем своем желании мог бы остановить машину. Если Найду имел в виду именно это, то я с ним не согласна. Другое дело, если он говорил о тебе как о представителе поколения, которое, как и мы, ходило в университет, — тогда он прав. Мы убеждены — мне очень неприятно говорить с тобой от имени небелых, но раз ты принуждаешь меня, что ж, пусть будет по-твоему, — мы, повторяю, убеждены, что апартеид укрепляют и поддерживают люди, которые, может быть, и не являются закоренелыми расистами. В те времена, когда мы учились в университете, Карл, кто мог подумать, что страна докатится до такого положения? Помнишь, как тебе и твоим друзьям удавалось высмеивать всяких мелкотравчатых националистов? Но каждый заботился лишь о своих корыстных интересах, а это в конце концов привело к тому, что каждый, так или иначе, стал защищать и поддерживать неограниченный апартеид — режим, при котором мы сейчас живем.
— Так что выбор был сделан еще тогда. Это ты и хочешь сказать?
— Да, Карл. Это я и хочу сказать.
— И если бы я женился на тебе, я бы тоже сделал свой выбор?
— Да. Со всей определенностью, какая возможна в таких вещах.
— И ты знала это еще тогда?
— Бедный, бедный Карл! Да.
— И тем не менее…
— Я любила тебя, Карл. И, связав свою судьбу с моей, ты рисковал гораздо большим, чем я. Мы оба это знали. Вот почему ты ничего не хотел видеть.
— Но ты видела! Я любил тебя тоже, но ничего не хотел видеть. Я загубил твою жизнь, но ничего не хотел видеть.
— Все, что я сделала, я сделала по своей доброй воле, Карл.
— И ты поступила бы так снова? Теперь?
«О боже! Как его проняли слова Найду!»