Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

На практическом уровне оба молодых человека, Джек и Ривер, были заменой для Масси, моего первого поцелуя в десять лет, последовавшего за фигами, вымоченными в граппе. Когда я видела на улицах мальчишек с рюкзаками на длинных лямках, я думала о девчонках, которые им нравились, о девчонках одиннадцати, двенадцати и тринадцати лет, с наклейками-единорожками и слэп-браслетами. Мне не довелось побывать ни в одном из этих возрастов. Мне было десять, а потом стало тридцать, а теперь и вовсе тридцать семь.

Это самая веская причина, которую я могу назвать, объясняя, почему я медлила около двери, пока Ривер не окликнул меня.

– Привет, – сказал он. Мускулистая рука протянулась с постели и изобразила объятие. – Вернись. Нельзя уходить без обнимашек.

Мы снова трахнулись, недолго, но страстно. Мы лежали на боку, и каждое погружение было глубоким и осмысленным. Курт нарезал круги возле двери. Его кудлатые уши дергались, слыша снаружи стрекот белок и птиц. Посреди секса Ривер сказал псу, мол, погоди, сейчас пойдем. Спросил меня, хочу ли я сопровождать их на утренней прогулке. Ты хочешь со мной, – дословное выражение.

Я сказала нет, и Ривер попросил меня остаться, понежиться под одеялами. Они отправились без меня. Я обошла юрту. На «стенах» висели фотографии отца Ривера, много, приклеенные к деревянным перекладинам. Был поднос с кристаллами и камнями, все с этикетками. Красивая яшма, камень релаксации. Золотой обсидиан, камень личной силы. Титановый кварц, камень высокой энергии. Была коллекция самодельных прогулочных тростей. Трусы, брошенные на полу рядом с плитой. Коричневый шелк. Я подобрала их и понюхала.

До конца дня меня мучила боль. Моя брюшная полость восстала сама на себя. Я решила: это потому, что я занималась сексом. Даже если не веришь в Бога, можно списать все на биологию: твое тело иногда впадает в непонимание, когда пенис входит и выходит, но не эякулирует внутрь тебя. Ты не выполняешь свое биологическое предназначение, равно как и не испытываешь искреннего оргазма.

Я сняла комбинезон – как по-дурацки выглядят вещи после того, как ты в них пьянствовала и трахалась! – и легла на обтянутый кожей диван, который принадлежал мне много лет и на котором я сделала Бескрайнему Небу тот первый массаж. Бедра и задние поверхности моих рук липли к диванной коже. Я боялась включить кондиционер, потому что шум мог приманить Ленни. Я не хотела никого видеть, особенно его. Подумала, что оргазм сможет расклинить зажатую брюшную полость, поэтому перевернулась на живот. Я ерзала на одной из широких кожаных подушек и думала о Ривере, трахающем девушку еще моложе себя. Я думала о том, как Джек и Ривер на пару имеют какую-то маленькую блондинку с браслетом на щиколотке. Наконец, подойдя к грани, я вообразила голую грудь Элис, расплющенную о столешницу из искусственного камня, и Бескрайнее Небо, наяривавшего сзади, выражение экстаза на его лице, которого у него никогда не было со мной. Я кончила легко, бурно, но боль не утихла.

Глава 16

После ужина в тот день, когда изнасиловали мою бабушку, Джо и Эвелин высадили нас у нашего маленького красного домика. В ресторане они заказали десерт, запеченную «аляску». Мать курила и смотрела, как эти двое ели, две цапли, натягивавшие большие рты на облепленные кремом куски торта. Мы с Джо-младшим получили по шарику радужного шербета в маленьких серебряных мисочках.

– Пока, Мария, держи нас в курсе! – крикнула Эвелин из машины. Тем временем Джо-старший проводил нас к двери. Он поддерживал мою мать под локоток. Она чуть покачивалась на своих звонких деревянных каблуках. Мужчина настоял на том, что первым войдет внутрь, убедится, что там безопасно.

– Нет надобности, Джо, – сказала мать. Она вечно подстраивала английские идиомы под свой акцент. За это я самую капельку ее ненавидела.

Джо устроил целое шоу, бродя по дому, поднимаясь по лестнице в наши спальни.

Мне нужно описать этот дом. Сразу, как входишь, кухня-камбуз, маленький прямоугольник мебели с композитными фасадами и белая плита с четырьмя конфорками. Мои родители были людьми очень чистоплотными, однако дом в Поконо в моих воспоминаниях затянут пленкой грязи. Там были пластиковые солонка и перечница – с коричневым верхом, указывавшим на перец, и серо-коричневым для соли – и каждый раз, прикасаясь к ним, я ощущала потребность вымыть руки.

Вдоль кухни и до задней части дома тянулась столовая-гостиная. Пол был от стены до стены покрыт бежевым ковром, толстым и дешевым. На обеденном столе стояли подсвечники, а застелен он был пластиковой скатертью, которую мать каждый вечер протирала губкой.

Моя мать вечно что-нибудь мыла и чистила, соскребая длинными ногтями твердые корочки со шкафчиков, брызгая «Виндексом» на пыльные окна и энергично двигая руками, борясь с потеками. Однако мне этот дом казался необратимо зараженным. У меня явно было какое-то предчувствие.