Живой пример

Кельнерша была из тех, что, оттолкнувшись своим плоским задом от стеклянной двери, трусят к клиенту с выработанным годами выражением брезгливой неприязни на лице — все это с окаменевшей шеей, чтобы не повредить сложнейшего сооружения из пепельных волос, эдакой башни, в которой с успехом могла бы свить гнездо пара аистов, — и с нагловатым видом шепчут: «Чего для вас?» Девицам такого рода Хеллеру всегда хочется сказать: «Прежде чем обратить на вас внимание, мне, увы, придется проверить ваше умственное развитие».

Но он этого не говорит, он даже не поправляет ее.

— Водку. Хлебную водку, если можно.

Но он понимает, что таким дешевым заказом здесь не отделаешься, ему приходится попросить еще и малиновой настойки, чтобы получить право сесть за столик. Ишь как заковыляла она к стойке на своих чересчур высоких пробковых платформах! В какую заученно-интимную улыбку растянулись ее губы, когда она прошла мимо столика, за которым сидели радиорежиссеры! Интересно, как она ходит, когда ей и в самом деле не терпится в уборную, думает Хеллер. Так что же сегодня в газетах? Чарли уходит, этот ментор, этот мотор. Хеллер читает интервью и узнает, что спортивный обозреватель, задающий вопросы, — личный друг Чарли Гурка, поэтому он и сидит у него за столом, попивает кофе и даже продевает два пальца в петли вязанной крючком скатерти. Газета публикует также, включив в интервью, текст телеграммы, посланной теологом Ханкер-Шмюлингом, в которой тот утверждал, что Чарли Гурк — пример для молодежи, пример, достойный всяческого подражания. Такие, как он, составляли славу нации, и всегда…

Хеллер узнает также, что великий стратег середины поля в свободное время, которое выпадает ему так редко, больше всего любит играть со своими двумя сыновьями и тремя дочерьми, что он может часами вести машину, не зная усталости, что, кроме одноэтажного бунгало, ему принадлежат еще два доходных дома, четыре бензозаправочные станции и несколько табачных лавок, где заключаются и спортивные пари. Его любимым напитком по-прежнему остается молоко. Когда его спрашивают, кто он по профессии, он отвечает: путешественник.

Теперь и радиорежиссеры заговорили о Чарли Гурке, он, оказывается, и выбран той первой знаменитостью, за которой будет устроена погоня по Гамбургу: слушатели должны, опознав его по приметам, начать поиск и преследование. Количество и размеры призов для тех, кто его обнаружит, еще не установлены. Как, матч уже начинается? Видимо, они чуть не прозевали начало, потому что один из них вдруг сломя голову кинулся к подвешенному на стене телевизору, все передвинули стулья, позвали Эдит — значит, ее зовут Эдит, — предусмотрительно заказали всем еще по одной, и тут на телеэкране появилось то, что происходило всего за две улицы отсюда: прощальная игра Чарли Гурка.

Хеллер наблюдает за обрюзгшей кривоногой женщиной в пальто в елочку, которая вразвалку, точно утка, пересекает палисадник перед домом, вытаскивает на ходу из кармана футляр с ключами и открывает дверь. И тут же за матовыми стеклами окон вспыхивает, пульсируя, неоновый свет. По движению ее тени он догадывается, чем она сейчас занимается. Старик, держа за руку анемичного ребенка, как и Хеллер, не сводит глаз с освещенного окна — видимо, это пациенты, которые пришли слишком рано.

По телевизору показывают чествование Чарли под такой оглушительный аккомпанемент колокольчиков, дудок и трещоток, что голос обозревателя тонет в ужасающем гаме, однако он не сдается и продолжает свой невнятный комментарий к церемонии, происходящей на зеленом поле, во время которой люди в черных костюмах удостаивают Чарли всевозможных званий, например пожизненного звания почетного нападающего или советника президента немецкой федерации футбола, либо что-то в этом роде.

Кельнерша, не глядя на него, ставит на стол рюмку, а потом, балансируя своей волосяной башней, направляется к радиорежиссерам и позволяет одному из них, а именно тому, кто что-то дополнительно заказывает, положить ладонь на свое чрезмерно выпирающее бедро.

И вправду, почему не он? — думает Хеллер. Почему мы не берем в качестве примера для подражания такого, как он, если теолог уже провозгласил его гордостью нации? Почему я вообще отказываюсь принимать Чарли Гурка в расчет?

Именно в эту минуту Гурку вручают специально вычеканенный по этому случаю памятный кубок. Разве здесь не таится совсем свежая тема для их хрестоматии?

В дверь дома напротив, также открыв ее своим ключом, входит косолапая рыжая девица огромного роста, и мгновение спустя ее тень появляется на матовом стекле.

Грозный гул, тысячеголосый рев нарастает; раздался свисток судьи, возвещающий начало игры, и Чарли сразу же доказывает, чего он стоит — он посылает мяч вперед более чем на сорок метров одним из своих знаменитых изящных ударов, которыми он с завтрашнего дня, в угоду своей семьи, больше не будет радовать зрителей. Каждый хотел бы так ударить по мячу. На стадион набегает волна восторга, замирает и откатывается, когда мяч уходит за пределы поля.