Читаем Живой как жизнь полностью

Охотно допускаю, что в официальных речах такие обороты бывают уместны, да и то далеко не всегда. Но каким нужно быть рабом канцелярской эстетики, чтобы услаждать себя ими в крохотной статейке, повторяя чуть ли не в каждом абзаце, на пространстве трех с половиной страничек: «необходимо остановиться», «необходимо признать». Человек поучает других хорошему литературному стилю и не видит, что его собственный стиль анекдотически плох. Чего стоит одно это «остановиться на», повторяемое, как узор на обоях. Теперь этот узор в большом ходу.

«Остановлюсь на вопросе», «остановлюсь на успеваемости», «остановлюсь на недостатках», «остановлюсь на прогулах», и на чем только не приходится останавливаться кое-кому из тех, кто не дорожит русским словом!» — замечает Б. Н. Головин.

Также канцеляризировалось слово вопрос. «Тут, — говорит тот же автор, — „осветить вопрос“, и „увязать вопрос“, и „обосновать вопрос“, и „поставить вопрос“, и „продвинуть вопрос“, и „продумать вопрос“, и „поднять вопрос“ (да еще „на должный уровень“ и „на должную высоту“!)... Все понимают, что само по себе слово „вопрос“, — продолжает ученый, — не такое уж плохое. Больше того: это слово нужное, и оно хорошо служило и служит нашей публицистике и нашей деловой речи. Но когда в обычном разговоре, в беседе, в живом выступлении вместо простого и понятного слова „рассказал“ люди слышат „осветил вопрос“, а вместо „предложил обменяться опытом“ — „поставил вопрос об обмене опытом“, им становится немножко грустно».

Головин говорит об ораторской речи, но кто же не знает, что все эти формы проникли и в радиопередачи, и в учебники русской словесности, и даже в статьи об искусстве.

Так же дороги подобным приверженцам канцелярского слова словосочетания: «с позиций», «в деле», «в части», «в силу», «при наличии», «дается», «имеется» и т.д.

«Упадочнические настроения имеются у многих буржуазных поэтов».

«Мужик в этой поэме Некрасова дается человеком пожилым».

«В деле изучения поэзии Блока...»

«В силу слабости его мировоззрения».

«Сила слабости»! Право, это стоит «линии отсутствия».

В такой же шаблон превратилась и другая литературная формула:

«сложный и противоречивый путь».

Если биографу какого-нибудь большого писателя почему-либо нравятся его позднейшие вещи и не нравятся ранние, биограф непременно напишет, что этот писатель «проделал сложный и противоречивый путь». Идет ли речь о Роберте Фросте, или о Томасе Манне, или об Уолте Уитмене, или об Александре Блоке, или об Илье Эренбурге, или о Валерии Брюсове, или об Иване Шмелеве, или о Викторе Шкловском, можно предсказать, не боясь ошибиться, что на первой же странице вы непременно найдете эту убогую формулу, словно фиолетовый штамп, поставленный милицией в паспорте:

«сложный и противоречивый путь»[42].

На днях я увидел на столе у приятеля роман Н. С. Лескова «Соборяне». В конце книги была небольшая статья. Не раскрывая ее, я сказал:

— Готов держать какое угодно пари, что здесь с первых же слов будет напечатана формула: «сложный и противоречивый».

Так и случилось. Но действительность превзошла мои предсказания: на трех первых страницах статьи формула эта встречается трижды:

«сложный и противоречивый путь»,

«сложное и противоречивое отношение»,

«сложное и противоречивое отношение».

Или вчитайтесь внимательнее в такие фантастические строки:

«Журнал предполагает расширить свою тематику за счет более полного освещения вопросов советского государственного строительства» — такое объявление напечатал в 1960 году один сугубо серьезный ученый журнал[43].

Для всякого, кто понимает по-русски, это значит, что журнал вознамерился наотрез отказаться от полного освещения одного из наиболее насущных вопросов нашей общественной жизни. Ведь если первое дается за счет чего-то второго, это значит, что второе либо сокращено, либо вовсе отсутствует. Между тем ученый журнал и не думал хвалиться перед своими подписчиками, что он сузит, сократит или даже вовсе выбросит одну из самых животрепещущих тем современности! Он, очевидно, хотел выразить прямо противоположную мысль. Но его подвело пристрастие к канцелярскому слогу.

Студентка берет газету и читает в ней такие слова: «При возникновении исчезновения силы земного притяжения наступает состояние невесомости».

Она идет в больницу справиться о здоровье матери, и врач утешает ее такими словами:

«Завтра при наличии отсутствия сыпи мы переведем ее из изолятора в общую».

В это же время студентка получает из отборочной комиссии университета такую бумагу:

Перейти на страницу:

Все книги серии К.И. Чуковский. Документальные произведения

Илья Репин
Илья Репин

Воспоминания известного советского писателя К. Чуковского о Репине принадлежат к мемуарной литературе. Друг, биограф, редактор литературных трудов великого художника, Корней Иванович Чуковский имел возможность в последний период творчества Репина изо дня в день наблюдать его в быту, в работе, в общении с друзьями. Ярко предстает перед нами Репин — человек, общественный деятель, художник. Не менее интересны страницы, посвященные многочисленным посетителям и гостям знаменитой дачи в Куоккале, среди которых были Горький, Маяковский. Хлебников и многие другие.

Екатерина Михайловна Алленова , Корней Иванович Чуковский , Ольга Валентиновна Таглина

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Искусство и Дизайн / Проза / Классическая проза / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки