Живое предание

Само слово «кафоличность» сравнительно недавнего происхождения. Святоотеческое и вероисповедное Предание знает только прилагательное «кафолический» и провозглашает нашу веру в Кафолическую Церковь (кавоАдкг| еккХтрих). Понятие «кафоличность» отражает озабоченность абстрактными идеями, тогда как настоящим предметом богословствования является сама Церковь. Может быть, если бы святые отцы разработали особую ветвь богословской науки под названием «экклезиология» (как это сделало современное богословие), то они стали бы употреблять термин «кафоличность» как абстракцию или обобщение прилагательного «кафолический», так же как они говорили о Божестве (беотгц;), человечестве (ctvep(orc6tT>;) и т. д., определяя ипостасное единство.

Тем не менее факт тот, что святоотеческая мысль избегает говорить о свойствах Церкви in abstracto. У святых отцов также отсутствует стремление ипостасироватъ или объективировать саму Церковь. Когда они говорили о Кафолической Церкви, то прежде всего имели в виду Церковь как Тело Христово и Храм Святого Духа. Все четыре прилагательных, которые описывают Церковь в нашем Символе веры, включая и прилагательное «кафолическая» («соборная»), относятся к Божественной природе Церкви, т. е. к присутствию Христа и Духа Святого в мире. В святоотеческое время Церковь не была предметом отвлеченных умствований или даже споров (кроме как во втором и третьем веках); она была жизненным контекстом всего богословия. Всем нам известно, что это, к сожалению, больше не так. В экуменическом движении природа и бытие Церкви понимаются различными христианскими группами по–разному. И даже в современном православном богословии странное расчленение понятий и областей (чаще всего воспринятое от Запада) привело к некоему расколу между Церковью и богословием, и раскол этот лежит в основе того глубокого кризиса, который переживают теперь и Церковь, и богословие.

Мы должны со всею силой настаивать на том, что нам, православным, необходимо вернуться к понятию церковного богословия, дабы оно было подлинно христоцентричным и пневматоцеитричным.

А это, в свою очередь, предполагает единство жизни и догмата, богослужения и богословия, любви и истины. Доверие к возвещаемому нами со стороны нашей собственной молодежи, других христиан и окружающего нас мира (утратившего Христа, но часто Его еще ищущего) зависит от восстановления этой церковности. Помочь в этой насущной нужде может только наше общее исповедание веры в Кафолическую Церковь.

Мы можем указать на три области, в которых все, что связано с «кафоличностью», имеет решающее значение, а именно: структура Церкви, ее отношения с другими христианами и ее миссия в мире. По традиционному и единственно возможному для православных пониманию кафоличность коренится в полноте Божественной троичной жизни и является поэтому Божиим даром людям, который делает Церковь Церковью Божией. Этот дар предполагает ответственность человека. Дар Божий — не просто сокровище, которое нужно хранить, или предназначение, которым надлежит пользоваться; он — семя, посеянное в мире и в истории, семя, которое человек, как свободное и ответственное существо, призван возделывать, так чтобы кафоличность Церкви осуществлялась ежедневно в постоянно изменяющихся условиях жизни мира.

Меня всегда поражала та легкость, с которой православные богословы соглашаются между собой на международных встречах, пока они утверждают и описывают Божественные, вечные и абсолютные истины православного богословия о Боге, Христе и Церкви, даже при расхождениях в темпераменте и методологии. В этом основном согласии действительно заключается гарантия; всем нам подобает искренно радоваться этому основному единомыслию и согласию в вере. Здесь, и только здесь заложена надежда на будущее.

Но не столь же ли очевидно, что когда дело доходит до практического приложения этих Божественных истин, всех нас объединяющих, то Православная Церковь представляет картину разделения и непоследовательности? Этот разрыв между теорией и практикой или, если угодно, между верой и делами заметен и со стороны, и нам самим. К счастью, мы не всегда совсем лишены чувства юмора: как часто приходилось мне слышать на православных собраниях — даже на архиерейском уровне — полуциничное замечание: «Православие есть правая вера неправых людей».

Конечно, пропасть между Божественным совершенством и недостатками грешных людей не является чем–то новым в жизни Церкви. Во все времена уместно учитывать вместе с Николаем Бердяевым «достоинство христианства» и «недостоинство христиан». Но в нашем теперешнем положении особенно трагично то, что мы так часто со спокойной душой заявляем, что мы действительно являемся «истинной Кафолической Церковью», и в то же время продолжаем наши игры, зная, что они несовместимы с тем, что для нас есть Церковь.