Живая плоть

Конверт со снимками Виктор оставил на пассажирском сиденье автомобиля и, когда забирал его, даже не подумал закрыть его, ведь ему скоро надо будет уезжать. Дождь перестал, и воздух был синеватым, прохладным, очень ясным. Взошла белая, окруженная ореолом луна, на горизонте видна была желтая лента автострады, от огней поднимался к темному небу мерцающий свет. Когда он вернулся в комнату, Клара поднялась и взяла у него из рук конверт. Музыка изменилась, стала живее, Виктор даже подумал, что сейчас можно и потанцевать, хотя она тоже была из далекого прошлого.

– Ты специально фотографировался?

Когда она спросила об этом так, Виктору этот поступок показался несколько глупым, но он кивнул в ответ.

– Спасибо, – сказала Клара. – Тот снимок я дать не могу, он принадлежит Дэвиду, но я найду тебе другой.

Виктор наблюдал, как она роется в письменном столе. У него появилось, окрепло и стало непреложным убеждение, что этим вечером он не сможет уехать домой. Это будет свыше его сил. Севшее рядом одиночество сломит его, покорит. Словно непрошенный попутчик, набросится на него, одолеет и выбросит, как ненужную игрушку. Он подумал, что можно будет сказать Кларе любую ложь, например, что машина никак не заводится, придумать любую отговорку, чтобы остаться.

Не поворачивая головы, наверняка читая его мысли, она предложила:

– Виктор, уже поздно. Может, останешься на ночь? Утром мне нужно рано вставать, но ты не будешь против, – засмеялась и повернулась на стуле. – Сказать по правде, я не люблю находиться здесь одна. Иногда со мной остается Полин, но ее муж вернулся из поездки, и ей пришлось уйти.

Виктор постарался ответить небрежно, бесцеремонно, словно это он делал ей одолжение:

– Могу остаться, никаких проблем.

Клара дала ему фотографию. К сожалению, она была совсем не похожа на ту, что стояла в гостиной в серебряной рамке. Снимок был сделан давно, и на нем Клара была совсем юной, чуть ли не подросток. Виктор так и остался сидеть, не отводя взгляда от фотографии, он не посмел бы так смотреть на нее живую. Клара сказала, что отведет ему свободную комнату, где спала Полин, попутно объяснив, что комната Дэвида ему не подойдет: там слишком много всяких приспособлений и приборов, предназначенных для инвалидов. Он заметил, что в голосе девушки появилась странная, напряженная нотка. Клара выпила довольно много вина, больше, чем позволяла себе в другие их встречи. Ее щеки раскраснелись, глаза казались очень большими. Единственное, о чем он мог думать сейчас, – это о том, что она снова его поцелует, когда будет желать спокойной ночи.

Ему невыносимо захотелось отсрочить это расставание. Он смотрел на Клару молча, так же упорно, как минутой раньше на ее фотографию. Она продолжала болтать о завтрашней поездке в Сток-Мандевилл, жаловалась, что ей придется долго ехать по сельским дорогам. Виктор поддержал ее, сетуя на плохие дороги, предложил отвезти ее – она отвергла это предложение, – и все это время не сводил глаз с ее лица, с каждым словом ощущая, как растет его желание. Он начал осознавать, что Клара испытывает похожие чувства. Сперва он поразился такому предположению, подумал, что, скорее всего, это лишь игра воображения. Но потом решил, что не может ошибаться. Ведь только сегодня она назвала его привлекательным. Ему казалось, что внутри у него все оборвалось, хотя внешне он был абсолютно спокоен. Его чувства совершенно не походили на те, что он испытывал, когда она обняла его. Сейчас он был растерян, обескуражен и поражен.

Виктор настолько погрузился в свои переживания, что на какой-то момент потерял нить разговора. Он вскинул голову и резко бросил в сторону:

– Что ты знаешь обо мне? О моем прошлом? Что сказал тебе Дэвид?

Клара спокойно ответила:

– Ты был в доме с девушкой, вроде бы заложницей. Дэвиду пришлось войти в дом, чтобы вызволить ее, и ты в него выстрелил. Нужно ли говорить об этом?

– И это все?

– Как будто бы.

Клара поднялась, Виктор последовал за ней. Она стояла, глядя на него, опустив руки.

– Уже поздно. Не нужно говорить об этом сейчас.

Виктор с изумлением уставился на Клару. До этого дня он никогда не сталкивался с тем, чтобы женщина так на него смотрела, с такой страстью и желанием. Он ни разу не обнимал женщину, не брал в ладони ее лицо, не притягивал к себе, не целовал в губы. Ему исполнилось тридцать девять лет, но он никогда не делал этого. Эти желания были неожиданны, новы и непреодолимы, но почему-то не требовали немедленного исполнения.