Живая плоть

Виктор ощутил гнев, захлестывающий его с головой и не намеревающийся уходить. Он забурлил, словно игристое вино, проникнув в поры, руки, глаза, сделав мир ярче, а Виктора сильнее. Что она сделала с собой, подумал Дженнер, чтобы так походить на мою мать? Раньше он почти не замечал этого сходства. Будь мать жива, выглядела бы она теперь так же? Эта мысль была почти непереносимой. В лице старухи что-то изменилось. Линия челюсти стала более твердой. Насколько он знал, искусственных зубов у нее не было, но и собственных оставалось немного. Должно быть, у нее была вставная челюсть, которую следовало носить постоянно, но она сделала это для Джаппа, чтобы выглядеть более привлекательно и молодо. Виктор вспомнил, зачем пришел.

– Не буду вдаваться в подробности, – заговорил он, – но я сказал этой женщине, что моя фамилия Фарадей, и она дала мне чек, выписанный на эту фамилию. Я прошу тебя, чтобы ты подписала его на обороте.

– Сюда снова приходила полиция, – сообщила Мюриель, словно не слыша его просьбы.

– Что это значит? – спросил он. – Когда они приходили?

– Когда шел дождь? Когда Джо был здесь.

– Откуда мне знать? В понедельник? Во вторник?

До той ночи в лесу, подумал он и смог снова дышать.

– Они приходили к тебе, – продолжила старуха, – но дома тебя не застали. Сказали – в связи с изнасилованием. Я вся похолодела, меня стошнило. Они ищут Рыжего Лиса и сказали, что, возможно, это ты.

Хертфордширский насильник. Так вот почему они были у миссис Гриффитс!

– Бедная твоя мать, – сказала Мюриель.

– Оставь мою мать в покое. Она мертва.

На Виктора смотрело лицо его матери, старое, искаженное, мутноглазое, с подергивающимся, как у мыши, носом, но все-таки ее лицо. У дрожащего от гнева Виктора возникло странное чувство, что Мюриель – коварная мучительница, посланная какой-то высшей силой, чтобы истязать его самыми утонченными, изощренными способами, изобретенными специально для него, словно данные о его самых уязвимых местах были введены в компьютер и распечатку результата дали Мюриель как руководство. Старуха была не его тетей, а искусно замаскированным мстящим ангелом или дьяволом. Почему они не ввели в компьютер самое худшее? Или они это сделали? Не откроет ли она сейчас шкаф и не покажет ему…

Словно услышав его мысли, Мюриель отошла от кресла. Взяв чашку с блюдцем в левую руку, запустила два пальца правой в рот и вытащила вставную нижнюю челюсть с семью или восемью зубами. Виктор, не в силах отвести от нее взгляда, лишь глухо вскрикнул, услышав глухой стук пластмассы о дно чашки.

– Так лучше, – сказала она. Лицо ее больше не походило на лицо его матери, но глаза внезапно стали голубыми, сверкающими. Виктор зажмурился.

– Так чего ты хотел? – спросила она. Он снова попытался объяснить, что ему требуется, но внезапно запнулся, гнев сдавил ему горло.

– Говори внятно, – потребовала Мюриель, из чашки в ее руке усмехалась челюсть. – Зачем ты назвал мое имя?

Он не мог ответить.

– Двести фунтов. Полагаю, здесь какое-то мошенничество. Раз это ты, то это дело обязательно связано с какой-нибудь аферой. – Старуха подошла к племяннику вплотную, изогнула шею, уставилась снизу вверх. – Что помешало тебе подделать мою подпись?

В самом деле, что? Виктору это не приходило в голову. Он схватил ее за плечи, чтобы оттолкнуть, и Мюриель съежилась от его прикосновения.

– Не вздумай! – выкрикнула она. – Не надо… О нет…

Виктор тут же с ужасом понял, что Мюриель имела в виду. Она боялась, что он ее изнасилует? Ветхая старуха, его одряхлевшая мать, она боялась, что он ее изнасилует, и, несмотря на страх, глаза ее сияли. Она дрожала, напряженная и зачарованная. Вгляделась в его лицо, отвела его руки, неуверенно сделала шаг назад, чашка с искусственной челюстью упала на пол и покатилась по ковру.

Виктор впервые с тех пор, как вошел в дом, вспомнил об оттягивающем карман пистолете. Выхватив его, ударил им Мюриель. Удар пришелся по виску, она зашаталась и пронзительно закричала. Виктор бил снова и снова, будто пил залпом из бездонной чаши гнева, черпая в ней силы. Он чувствовал ее, наслаждался ею, сейчас ему казалось, что это не его рука наносит все более безжалостные удары. Они обрушивались на его мать и на всех женщин, на Полин и на Клару, на Джуди и миссис Гриффитс. Он бил вслепую, полагаясь лишь на гнев, бушевавший в нем как пламя, и, пытаясь заглушить его, все бил и бил, не осознавая, что делает.

Вопли старухи сменились стонами, затем всхлипами, а потом наступила тишина. И только тогда Виктор открыл глаза. Он стоял на коленях, продолжая колотить пистолетом, уже не понимая, куда бьет, лишь ощущая, что плоть поддалась, превратившись в кровавое месиво, покрывая его руки и плечи чем-то теплым. Он покатился по полу, прочь от нее, обе его руки сжимали влажный, скользкий пистолет.