Жюльетта. Том II

Мы вошли в комнату больной. Мы так искусно сыграли свои роли, что несчастная Клотильда приняла все за чистую монету. Эмма, мудрая, хитрая и порочная Эмма, утверждала, что, уходя от нее, я ее обокрал и что ни одна вещь, вплоть до последней пуговицы или носового платка, не принадлежит в этой комнате авантюристке, потерявшей всякую совесть. Я признался, что все именно так и обстояло, и тогда моя отчаявшаяся жена, очень хорошо понимая, что ей грозит, отвернула в сторону свое прекрасное лицо, чтобы скрыть слезы.

— Нет, нет, подлая предательница, я не позволю тебе прятать свои бесстыжие глаза, — разъярилась Эмма. — Я не двинусь отсюда, покуда не получу все свое имущество.

Тем временем в комнату принесли ужин. Мы с Эммой от души поели и послали за самым лучшим вином, а беспомощная Клотильда молча, сквозь слезы, смотрела, как ее обдирают до последнего пенни, и с каждой минутой возрастало отчаяние в ее глазах. Покончив с сытной трапезой, мы устроились возле кровати обреченной женщины и мерзкими утехами отметили наш союз.

Эта Эмма была просто чудо: двадцати одного года, с лицом, олицетворявшим собой сладострастие, с фигурой нимфы, с большими темными глазами, с самым свежим на свете ротиком и ослепительно белыми зубками, с маленьким проворным языком и удивительно гладкой и нежной кожей, с потрясающей формы грудью и ягодицами и с ненасытным темпераментом развратницы, приправленным солью и перцем жестокой похотливости. Мы совокуплялись самыми разными способами и наслаждались зрелищем, редким и одновременно возбуждающим, моей жены, которая исходила жалобными стонами, упреками и отчаянными рыданиями.

Когда я содомировал ее, Эмма потребовала, чтобы ее злосчастная соперница показала ей свой зад. Клотильда была настолько слаба, что не могла пошевелиться, но ей пришлось повиноваться. Я несколько раз ударил по этому великолепному предмету, который недавно еще доставлял мне столько сладостных минут и который я теперь безжалостно покидал; я бил по нему с такой силой, что бедняжка, сраженная отчаянием и горем, истощенная болью и болезнью, перестала дергаться и неподвижно лежала на кровати.

— Мы можем придушить ее, — предложил я, продолжая усердно орудовать в заднице Эммы.

— Можем, конечно, но это будет большой ошибкой, — возразила умная и богатая воображением девушка. — Лучше всего просто оставить ее в таком состоянии, испортить ей репутацию в глазах хозяина гостиницы, и тогда, не имея никаких средств, она либо умрет с голоду, либо выживет посредством проституции.

Эта последняя мысль исторгла из меня мощный оргазм, и мы стали собираться в путь. Мы забрали из ее комнаты все, до последнего предмета, стащили с Клотильды ночной халат, сняли с пальцев кольца, вытащили из ушей серьги; мы взяли даже ее туфли и шлепанцы, — одним словом, она осталась в чем мать родила; бедная моя супруга только плакала и тихо бормотала:

— Я понимаю, что если ты сейчас не убьешь меня, ты не сможешь больше творить зло. Но пусть небо простит тебя, как прощаю я, и как бы ни сложилась твоя жизнь, вспоминай иногда женщину, которая не сделала тебе ничего плохого — только слишком сильно любила тебя.

— Довольно, довольно, закрой рот, — бросила Эмма, — ты не пропадешь, если научишься как следует ласкать мужские члены. Между прочим, ты не проклинать нас должна, а благодарить: другие на нашем месте забрали бы у тебя не только вещи, но и жизнь.

Лошади были запряжены, карета ожидала у двери. Прежде чем уехать, Эмма переговорила с прислугой гостиницы.

— Эта женщина, которую мы оставляем здесь, — бродячая потаскуха, которая украла у меня мужа; по счастливой случайности я встретила его и теперь увожу с собой: я беру то, что принадлежит мне по закону и до праву, а вместе с ним и украденные ею вещи. Ее проживание оплачено до завтрашнего дня, а остальное мещане интересует: делайте с ней, что хотите, у нее при себе есть все чтобы оплатить любые долги, да еще заработать на дорогу домой, в свою страну. Вот ключ от ее комнаты. Прощайте.

Кучер щелкнул кнутом, лошади помчались, и я не скоро узнал, что случилось дальше с Клотильдой.

— Я очень довольна, — сказала мне Эмма. — Твое поведение в этом деле показало, что у нас очень похожие характеры, и я уже чувствую, как привязываюсь к тебе. Как ты думаешь, что будет с этой дамой?

— Она пойдет просить милостыню или продавать себя в вертепах; но какое, в сущности, нам до этого дело?

Чтобы перевести разговор на более достойный предмет, я попросил рассказать Эмму о себе.

— Родилась я в Брюсселе, — начала моя новая спутница, — не буду говорить о своем происхождении, скажу лишь, что родители мои занимают очень высокое положение в этом городе. В юном возрасте меня выдали за противного мужа; человек, который любил меня, затеял с ним ссору и по дороге к месту дуэли убил его ударом в спину. Вслед за тем он в отчаянии прибежал ко мне и сказал: «Я слишком переборщил и теперь должен скрываться. Если ты любишь меня, Эмма, поедем со мной; я не беден, мы сможем прожить тихо и беззаботно до конца наших дней». Могла ли я отказать человеку, которого погубил мой совет?