Жюль Верн

— За меня возразит автор будущих романов о науке, — обидчиво отозвался Готье. — Прочтите ваши стихи, Жюль Верн!

Гюго прикрыл рукой глаза. Мадам Гюго обратилась с каким-то вопросом к де Коралю. Вошел слуга с подносом, на нем стояли две бутылки, пять бокалов, ваза с фруктами. Готье налил себе вина, выпил, отер губы синим шелковым платком.

Вошел другой слуга и подал Гюго визитную карточку. Гюго встал, извинился и вышел. Де Кораль и Готье занялись вином. Мадам Гюго отпила глоток. Жюлю предложили инжир и финики. После второго бокала вина он заявил, что у него нет хороших стихов. Готье похлопал его по плечу и сказал, обнажая в улыбке белые, красивые зубы:

— Не существует ни плохих, ни хороших стихов, юноша! Есть стихи, совершенные по форме, и есть стихи, несовершенные по форме. Форма — всё!

— Мои стихи несовершенны по форме, — непринужденно произнес Жюль, поедая финики.

— Догадываюсь, — сказал Готье. — Мадам! Прикажите набить мою трубку!

Воспользовавшись этой просьбой, мадам Гюго покинула гостей. Пришел слуга с коробкой табаку и набил трубку Готье. Жюль съел все финики, их было много. Готье заметил это и не без лукавства сказал:

— Не ваши ли это стихи, мэтр: он съел все финики, и вот болит студенческий живот! Ха-ха! Не ваши ли это стихи, Жюль Верн?

— Нет, не мои, — ответил Жюль. — Я уже сказал, что мои стихи несовершенны по форме.

Готье озадаченно попятился к окну. Де Кораль улыбнулся. Гюго ждали минут двадцать, но он так и не вышел к своим гостям. Жюль и де Кораль пожали Готье руку и прошли в приемную. Принимая от слуги трость и шляпу, Жюль попросил его передать привет хозяйке и хозяину дома. Слуга молча поклонился и подал Жюлю пакет, перевязанный шелковой тесьмой.

В саду, неподалеку от дома Гюго, Жюль и его спутник присели на скамью, — Жюлю не терпелось посмотреть, что в пакете.

— Здесь не один, а два подарка, — заметил де Кораль. — От Гюго книга, от мадам шелковая тесьма. Вам повезло! Чем-то вы понравились мэтру!

Жюль спрятал тесемку в жилетный карман. Белую бумагу, в которую был завернут томик стихов, бережно вложил в бумажник.

На титульном листе книги Гюго написал: «Служите прогрессу, человечеству, правде».

Созвездие крохотных клякс окружило последнее слово. Подпись заняла треть страницы. Жюль не отрывал глаз от автографа.

— Идемте ко мне обедать, — пригласил де Кораль. — Я скучаю. Я не люблю слушать нашего Тео. Всё одно и то же, всё об одном и том же!

— Спасибо, — ответил Жюль, продолжая рассматривать надпись на титуле. — Сегодня я никуда не пойду, я не хочу обедать, дорогой де Кораль! Я взволнован до предела!..

Глава седьмая Университет на дому и в театре

Веселая мелодрама «Молодость мушкетеров» снова понадобилась Дюма для того, чтобы поправить весьма пошатнувшиеся финансы и свои писательские фонды. Дворец в Сен-Жермен и чересчур широкая жизнь вне всякой сметы привели к тому, что прославленный романист всё чаще стал задумываться над своим будущим. Впрочем, у Дюма был легкий, беззаботный характер.

— Я всё поправлю моими пьесами, — говорил он. — Приходите завтра на репетицию моих мушкетеров, Жюль. Вам полезно будет посмотреть, как это делается. Приходи!

Он обращался к нему то на «вы», то на «ты», смотря по настроению. Оно менялось каждые пять минут. У Дюма был собственный «Исторический театр», свои, им оплачиваемые актеры, и даже публика. Но она что-то стала изменять ему. В библиотеках и книжных магазинах увеличился спрос на романы Бальзака, новеллы Мериме, толстые тома Стендаля. Школьники запоем читали переводные романы Фенимора Купера, Вальтера Скотта; популярность приобрели морские истории капитана Мариета. Публика привыкла к однообразной легкости Дюма; ничем не разочаровывая современников, он наивно полагал, что с него вполне достаточно того очарования, которое он дает своими Людовиками и кавалерами красных замков. Шестнадцатилетний читатель, заткнув уши пальцами, охотно поглощал всё, что ему преподносил Дюма, но с охотой вдвое большей тот же читатель, восторженно раскрыв глаза, отдавал все силы своей фантазии Фенимору Куперу.

Жюль любил посещать репетиции в «Историческом театре». Там он знакомился с актерами и техникой постановки спектакля, с законами капризного драматического искусства на практике. Он любил самый воздух кулис, полуосвещенную сцену, с которой так страшно было смотреть в огромную черную пропасть зрительного зала. Жюлю нравилось бродить по лесенкам и переходам, забираться на самый верх, где на толстых поворачивающихся бревнах были накатаны восходы и закаты, морские прибои и королевские замки, туманные дали и залитые солнцем поля. Ему хорошо было известно, что декорация за номером одиннадцатым изображала темное грозовое небо с большим круглым отверстием посередине для искусственной луны. Гром, буря и адские завывания ветра лежали в большом сундуке с надписью на крышке: «Гроза и непогода, не переворачивать!»

… В полдень явился Дюма, собрал актеров, сел за столик подле левой кулисы и заявил, что ему хочется посмотреть, как пойдет второй акт его мелодрамы: