Читаем Жюль Верн полностью

— Да вот, посудите сами, — горячо, сильно жестикулируя, произнес Жюль Верн и протянул Этцелю письмо: — Читайте, пожалуйста, вслух! Тогда вы, дорогой Тургенев, поймете, почему я должен работать очень быстро.

— «Талантливый учитель по всем предметам, — начал чтение Этцель. — У нас, школьников старших классов, зашел спор: а что, если от нашей планеты оторвется большой кусок…» Оторвется кусок! — в сердцах повторил Этцель. — Хорошенькое выражение для школьников старших классов! Придумают! И читать не хочется!

— Нет, нет, пожалуйста, читайте! — попросил Иван Сергеевич.

— Оторвется большой кусок, — еще раз с презрительной миной произнес Этцель. — «И этот кусок, — продолжал он чтение письма, — будет носиться в мировом пространстве, подобно маленькой планете. Возможен ли такой случай и как должны чувствовать себя люди, которые окажутся на…» Нет, как угодно, — рассмеялся Этцель, — я больше не могу. Непредставимая чепуха!

— Представимая и даже вполне возможная, — возразил Жюль Верн, лукаво посмеиваясь. — Может случиться, дорогой мой друг, что в этом году вы получите роман именно на тему спора школьников старших классов!

— Школьники предлагают писателю тему! — с нескрываемым возмущением и раздражением проговорил Этцель,

— Этим и должны заниматься школьники, — сказал Жюль Верн.

— Читатели, — уточнил Иван Сергеевич. — Это было бы очень хорошо! Очень хорошо и полезно для обеих сторон.

— Милые, умные мальчики, — проговорил Жюль Верн и, взяв из рук Этцеля письмо, прочел последние его строки: — «Вы всё можете и всё знаете, ответьте нам, пожалуйста, или, что лучше, сочините об этом книгу…»

Иван Сергеевич расхохотался, повторяя одну и ту же фразу: «Сочините об этом книгу». Аппетитно рассмеялся и Жюль Верн. Только один Этцель строго и взыскательно оглядывал смеющихся и недовольно бубнил, что для смеха причин здесь нет абсолютно никаких, — письмо должно вызвать чувство возмущения и раздражения.

— Хорошие мальчишки! — воскликнул Иван Сергеевич и, тяжело дыша, стал обмахиваться носовым платком. — Счастлив писатель, получающий подобные письма! Счастливые школьники, у которых есть такой вот Жюль Верн!

— И этот Жюль Верн обязан работать много и быстро, — кланяясь Ивану Сергеевичу, заявил Жюль Верн.

— «Учитель по всем предметам…» — повторил Иван Сергеевич строки из только что прочитанного письма. — Согласен — такому учителю нет времени отдыхать. Желаю счастья, мой дорогой друг, — обратился он к Жюлю Верну и протянул руку для пожатия.

— А теперь откройте окно, — попросил он Этцеля. — Что-то трудно, тяжело дышать.

И вдруг, забыв об ужине и прогулке, он заторопился, попросил проводить его туда, где он оставил свое легкое светлое пальто, шляпу и трость, и, несмотря на уговоры Этцеля и Жюля Верна, оделся и сказал:

— Старости не сидится на месте, — ей всё кажется, что она не старость, а только очень длинно, томительно длинно, прошедшая жизнь. Надо уезжать на родину, а там… Позвольте, я поцелую вас, дорогой мой Жюль Верн! И вас, месье Этцель!

Посидев еще с полчаса, распростился со своим издателем и Жюль Верн. Дома он заперся в своей башенке и погрузился в думы. Он уже видел этот большой кусок, оторвавшийся от земли и носящийся в мировом пространстве.. Неправдоподобно? Следует сделать так, чтобы это было правдоподобно. Много невероятного, мало правдоподобного и в жизни на земле. Истории, кем-то рассказанной, верят потому, что знают рассказчика, знают жизнь и ее фокусы. Приходит писатель и сочиняет нечто такое, чего не было, но что могло быть, и писателю верят — не потому, что он хороший рассказчик, и, конечно же, не потому, что читатель знает жизнь и ее фокусы, а потому, что сочинитель обладает способностью, даром убеждения, — он и лжет, а ему верят…

Вот Этцель предлагает совместную работу с Лавалле — вместе с ним писать географию Франции. Этцель обещает хороших художников, лучшие карты. Этцель готов пойти на любые затраты. И дает срок в пять лет, в то же время требуя, по старому, заключенному еще с Этцелем-отцом, договору, два романа в год.

«Что ж, — думает Жюль Верн, — пожалуй, соглашусь. Это будет своеобразным отдыхом — переключение с романа на… Позвольте, какое же переключение, если старый договор остается в силе!.. Гм. И всё же соглашусь — буду работать с Лавалле!»

Он встает с кресла, прохаживается по кабинету, думает, что-то напевая.

«Кто-то совсем недавно назвал меня бытописателем космоса, — вспомнил он одну журнальную статью. — Лестно, очень лестно! И я должен прибавить еще лести от себя, я должен знать, кого именно поселить на этой маленькой планете, в каком именно месте потеряет земля часть своего пространства. О, как интересно!»

Он потер ладонь о ладонь, тряхнул головой, подошел к окну, растворил его настежь. Из сада повеяло крепким настоем цветов, нагретой за день земли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии