Житие и страсть Жоржа Сименона

Мать Сименона живет уже в другом доме. Она, как всегда, холодна с сыном, как всегда в своем клетчатом платье с длинным передником. У «босяка» Жоржа никогда не было теплых отношений с матерью, не произошло потепления и сейчас, когда он стал уважаемым человеком, стоящим на пороге Королевской академии. Полчаса они почти молча просидели в сумрачной, заставленной тяжелой дубовой мебелью комнате, пока Дениз — нежеланная, как и Регина Роншон, невестка — ждала мужа в машине.

У Сименонов апартаменты в лучшем отеле Льежа, их ждут в ресторанах. Но Сим заходит в маленькую забегаловку на улице Людэ. Бумажные салфетки, столы, накрытые бумагой. Здесь подают мидии в кастрюльках и жареную картошку. Он ест любимое блюдо по–льежски — пользуясь ракушкой, словно щипцами. Журналисты, наблюдавшие трапезу, спешат к утру упомянуть эту пикантную деталь в своих репортажах.

На следующий день они едут в Брюссель. Здесь Сименона уже ждут друзья, ставшие членами Академии. Торжественное заседание во дворце Академии в присутствии королевы Елизаветы и французских академиков, носящих зеленые мундиры, утомляет Сименона. Новоиспеченный академик получает муаровую перевязь с эмблемой и памятный диплом. При выходе из дворца его ждали вспышки блицев и новые интервью. Посыпались вопросы:

— Что вы чувствуете в это знаменательный момент?

— Мечтали ли вы об этом, когда были репортером «Газет де Льеж»?

— Что надо сделать, чтобы стать Академиком?

Сименон нахмурился: — И тогда, и сейчас, и до самой смерти я делал, делаю и буду делать одно и тоже: ра–бо–тать. Как бы мои усилия не были оценены обществом.

…На прием в королевский дворец Сименон не пошел, но придворный наряд пригодился Дениз для торжественного ужина, устроенного в ресторане. Всех поразило истинно царское с кринолином. Но юбка на обручах оказалось совершенно неудобной. Дениз с трудом помещалась в кресло, да садилась с опаской, рискуя открыть задравшимся на обруче подолом нижнее белье.

На обратном пути из Льежа Сименоны заехали в Париж, где их ждали Буль с Джонни. И уже все вместе отправились через океан домой.

5

Марку исполнилось тринадцать. Ему и Джонни Сименоны привезли из Парижа лучшую детскую одежду. Из Парижа привезли и горничную, специально для Дениз. Нормандка с молочно–белым, всегда улыбающимся лицом. Жоржа мучают хмурые лица, он предпочитает видеть в своем окружении счастливых людей. Что поделаешь, если для счастья Ди необходим целый обслуживающий персонал? Теперь она основательно самоутвердилась — ни какая–то замухрышка, состоятельная светская дама с собственной горничной и секретаршей.

Сименон не вел дневники, но с юности имел обыкновение записывать, что сдал в издательства и сколько получил в конце недели.

Однажды он заметил в камине остатки обгоревших листков.

— Что это? Мои рукописи?

— Твои рукописи пусть собирают музеи. Я сожгла твои тайные записи! — Дениз торжествовала.

Она ненавидела его прошлое, Буль, мать и, конечно, Тижи.

Жорж чувствовал это и не мог не раздражаться. Но Дениз всегда умела его успокоить обычными приемами. И вдруг:

— Ты ничего не заметил? Я беременна.

Он задохнулся от радости. Что значат все ее капризы, дурацкие выходки в сравнении с тем подарком, который она собиралась преподнести!

Сименон ждет девочку со светлыми волосами. Она будет носить нарядные платьица, заплетать косички и мило танцевать, поднимая двумя пальчиками пышную юбочку.

Но Дениз без восторга относиться к его мечтам.

— Я снова располнею, превращусь в пышку, как тебе нравится, — дулась она, не разделявшая увлечение мужа пышными формами, — буду кругленькой, как мадам Мегрэ.

— Мадам Мегре создана давно. Но вкусы настоящих мужчин не переменились — тощие не очень–то привлекательны, особенно, когда сидят на диете и злятся.

— В твоем вкусе сдобные булочки. Чувствуются крестьянские корни.

— Да, все мои предки работали на земле и я горжусь этим. У меня плебейский вкус: я люблю естественных женщин, без украшений, без прикрас, которые не стараются изображать из себя нечто, — завелся Жорж.

— Но с тех пор, как твои предки копались в земле, представления о женской красоте изменились. Взгляни в любой дамский журнал. — Она бросила на ковер стопку глянцевых журналов, с обложек которых улыбались изящные худышки.

— И что из этого? — Сименон носком туфля отшвырнул гляненц. — Журналы, телевидение, кино навязывают извращенный образ женственности. И ты рвешься походить на идеал, изобретенный коммерсантами!

— Я вращаюсь в светском обществе и не хочу в выглядеть фермершей или двойником мадам Мегрэ.

Постоянно со всех концов света Сименону поступают приглашения на премьеры пьес, поставленных по его романам. Он отнекивается, ему не по себе, когда ставят инсценировки или экранизируют романы. Он не посещает премьеры, старается избежать официальных мероприятий, связанных с его титулами.