Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

Так писал я своему другу, и он ответил мне длинным письмом, исполненным неистовой горести: «Все, о чем ты мне говоришь, очень хорошо, все это очень хорошо, да, все это неплохо; но не кажется ли тебе, что, вместо того чтобы отправляться на поиски Гроба Дон Кихота и освобождать его от бакалавров, священников, цирюльников, каноников и герцогов, следовало бы отправиться на поиски Гроба Господня и освободить его от завладевших, им верующих и неверующих, атеистов и деистов, и там, среди воплей неистового отчаяния и надрывающих сердце слез, дожидаться, когда же воскреснет Господь и спасет нас, не дав нам обратиться в ничто».

Часть первая

Глава I

в которой повествуется о нраве и обычае знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского

Ничего мы не знаем ни о рождении Дон Кихота, ни о детстве его и молодости, ни о том, как выковывался дух Рыцаря Веры — того, кто своим безумием дарует нам разум. Ничего мы не знаем ни об отце его и матери, ни о роде- племени, ни о том, как с годами увековечились у него в сознании видения вековечной ламанчской равнины, где имел он обыкновение охотиться; ничего не знаем о том, как воздействовало на его душу созерцание нив, где меж пшеничными колосьями пестреют мак и полевая гвоздика; ничего не знаем о юных его годах.

Всякая память утрачена о происхождении его, о рождении, детстве и отрочестве, не сберегли ее для нас ни устные предания, ни какие‑либо письменные свидетельства, а если и были таковые, то затерялись либо покоятся в пыли веков. Мы не знаем, выказывал ли он признаки духа бесстрашного и героического уже с младенческой поры, подобно тем прирожденным святым, которые не сосут материнскую грудь по пятницам и во дни постов ради умерщвления плоти и дабы подавать добрый пример.

Что же касается его рода, то, беседуя с Санчо после завоевания шлема Мам- брина,¹ Дон Кихот самолично объявил оруженосцу, что хоть и происходит «из старинного и известного дворянского рода», и имеет «землю и владение», и может «за обиды требовать пятьсот суэльдо»,² он не потомок королей, притом, однако, что, мудрец, который напишет его историю, может статься, так подробно изучит его генеалогию и происхождение, что он окажется внуком короля в пятом или шестом колене. Да по сути и нет такого человека, который не оказался бы в конечном счете потомком монархов, да притом монархов низвер- женных. Дон Кихот принадлежит к одному из тех родов, которые можно назвать не отжившими, но живущими. Род Дон Кихота начинается с него самого.

Странно, однако же, что дотошные ищейки, так усердно расследовавшие житие и деяния нашего Рыцаря, еще не доискались до каких‑либо следов его рода, а тем более в наши дни, когда наследственности приписывается такая важная роль в судьбе человека. Что Сервантес о том не позаботился, отнюдь не удивительно: в конце концов он ведь полагал, что каждый есть сын своих дел и становится тем, кем делают его образ жизни и деяния; но меня до крайности удивляет, что такими исследованиями не занялись те инквизиторы, которые, дабы объяснить духовный склад героя, разнюхивают, не страдал ли папенька оного подагрою, либо склонностью к простудным заболеваниям, либо одноглазием; и сие упущение могу объяснить лишь тем, что они пребывают в уверенности — столь же распространенной, сколь пагубной, — будто Дон Кихот всего лишь плод вымысла и фантазии, словно человеческая фантазия властна сотворить столь потрясающий образ.

Идальго предстает перед нами, когда ему уже под пятьдесят и он живет в одном селенье Ламанчи весьма небогато: «Олья, в которой было куда больше говядины, чем баранины; на ужин почти всегда винегрет; по субботам яичница с салом, по пятницам чечевица и по воскресеньям в виде добавочного блюда голубь, — на все это уходило три четверти его доходов», остальное «тратилось на кафтан из доброго сукна, на бархатные штаны и туфли для праздничных дней, — в другие же дни недели он рядился в костюм из домашнего сукна, что ни на есть тонкого».[1] На скудную пищу уходило три четверти его достояния, на скромный гардероб — четверть. Итак, то был идальго бедный, возможно даже, идальго не бог весть каких древних кровей, но из тех, у кого есть родовое копье.

Итак, то был идальго бедный, но при всем том сын благих начал, ибо, как утверждал его современник, доктор дон Хуан Уарте, в главе XVI своего «Исследования способностей к наукам»,³ «закон об установлении происхождения гласит, что идальго — иходальго — означает «сын неких и благих начал», и если под «благими началами» разуметь блага преходящие, то это неверно, ибо всевозможным идальго счету нет; но если слово сие означает «сын благих начал, кои именуем мы добродетелью», то слово сие означает именно то, что мы сказали». И Алонсо Кихано был сыном доброты.