Самый цирк начинался, когда клиенты обеих контор появлялись вместе. Пациенты гидротерапевтической клиники все как один были неуклюжие, с проблемной кожей; они ковыляли в страховидных ортопедических ботинках, их дряблые туши колыхались под покровом безразмерных спортивных костюмов и комбинезонов. Порой эти слонопотамы притаскивали с собой кошек или собак, вроде как для эмоциональной поддержки. Животные завывали, рвались с поводков, метались в переносках, и становилось ясно, что никакие они не домашние питомцы, а пойманные на улице бродяжки. Финальным штрихом в этой грубой комедии было полнейшее равнодушие на безобразных лицах их пленителей.
Сам Жирдяй (никто не называл его иначе) часто торчал в своём окне наверху, словно румяный, лысый, почтенный дядюшка, невозмутимо взирающий на шлюх из «Парнаса». Его громадная безволосая голова была объектом множества пошлых шуток среди девиц и сутенёров. И приветствовали его, чуть ли не с издёвкой, которую Жирдяй, очевидно, улавливал и встречал слабой усмешкой. Лишь Патти, когда махала ему рукой, здоровалась от чистого сердца.
Впрочем, Жирдяй был солидной персоной в квартале. Он владел несколькими фургонами с логотипом «Приюта потерявшихся питомцев», которые водили всё те же клиенты гидротерапевтической клиники – судя по всему, они трудились волонтёрами. Призыв на листовках приюта натурально брал за душу:
Душевная щедрость Жирдяя не спасала его от разговоров в вестибюле «Парнаса», их основной темой были досужие фантазии о гидротерапевтических оргиях, на которых хозяйские телеса умащали благовониями и увлажняющим детским маслом, и всё это сопровождалось возгласами: «Потри мне спинку!» В такие моменты Патти предпочитала выйти вон, потому что у неё появлялось стыдное чувство, будто веселясь с остальными, она предаёт такого доброго человека.
Видимо, окрепшее самочувствие Патти в сочетании с действием валиума, положили начало фантазиям, в которых она приходила в кабинет Жирдяя, задёргивала плотные шторы и ублажала его прямо за столом. Она прямо-таки видела его – такого одинокого, легко возбудимого. Может быть, долгие годы Жирдяй ухаживал за своей больной женой, что в конце концов тихо преставилась… Он был бы так благодарен за женскую ласку!
Но в следующий момент Патти чувствовала странную робость. Вроде чего уж проще – перейти улицу, заглянуть в клинику Жирдяя, постучаться в его дверь… Но она не могла. Прошла неделя, целых семь дней, а Патти так и не поддалась своему маленькому сентиментальному порыву.
Потом, как-то днём, Шери, лучшая подруга Патти, затащила её в бар в паре кварталов от «Парнаса». Патти, слегка захмелев, сделалась весёлой и дурной. Подруги сидели, запросто болтали обо всём, что только в голову взбредет, и вот у Патти будто само соскочило с языка:
– Так чего бы тебе не сходить к Жирдяю послюнявить ему кончик?
– Ты что, подруга, если он и с того кончика такой же толстый, это же как слону послюнявить!
Но дерзкая тема уже была вброшена, и они обе разошлись настолько, что было поздно сдавать назад.
– Хочешь сказать, что цепляешь только красавчиков? Ну и что, если он толстый? Представь, как он был бы рад!
– Ага, он бы так раскраснелся, что его башка стала бы смахивать на баклажан. И если бы там была дырочка наверху, то, как говорит Мелани… – Шери расхохоталась, держась за бока. Она изрядно поднабралась ещё раньше, до их встречи. Патти сделала официанту знак повторить и вернулась к прежней теме, стараясь убедить Шери в серьёзности своих намерений.
– Значит, сколько я уже работаю в «Парнасе», три года? Нет, четыре! Четыре года. Я же часть местного сообщества – как и аптекарь, Арнольд, или Жирдяй – но мы до сих пор не сблизились. Так и держимся порознь. Просто чужие друг другу лица. Ну, как тот же Жирдяй – я ведь не могу обратиться к нему
– Так пойдём к нему
Патти хотела было ответить, но тут увидела, как по резиновому коврику позади барной стойки пробежал большой таракан и скрылся под плинтусом. Она тут же вспомнила плешивого клиента под полотенцем, вспомнила – как будто видела на самом деле – его развороченный череп.