Жёстко и угрюмо

Страх перед мужчинами тоже был ей неведом. Это свойство передалось моей матери: сколько помню, она никогда ничего не боялась, не вибрировала в мужицких компаниях, в плацкартных поездах, и даже просто на улице, перед хулиганами, перед пьяными дураками.

Бабка полностью перелила в старшую дочь всю свою волю, всё упрямство и всё бесстрашие.

Традиционная парадигма – прилепиться к мужу, зависеть от него, рожать ему потомство, сидеть дома, греть семейный очаг – отвергалась этими женщинами. Киндер, кюхе, кирхе – этого не было.

Мать, как и бабка Анна, всегда работала наравне с мужчинами. А после работы, придя домой, кормила и обстирывала своего мужа, а когда появились дети (я, например) – и детей тоже.

Главное правило бабки Анны было простым: семья создаётся женской жертвой.

Эту поговорку я слышал несколько раз. Конечно, я – умный мальчик – подслушивал все семейные разговоры, даже если они происходили поздним вечером, за закрытыми дверями кухни.

Семья есть жертва женщины.

Я не могу судить, хороша или плоха была эта бабкина максима.

Очевидно, она была несправедлива.

Но я появился на свет и был взращён женщинами, исповедующими женскую жертвенность.

В любые времена и эпохи, в любые погоды мужчину в моей семье ждала горячая еда, чистая уютная комната, тёплая постель, свежее бельё.

В конце концов, после трёх часов ожидания, я выключаю машину. Вынимаю тряпки.

Они уже не пахнут. Они выглядят как чистые.

Я выношу их на балкон и развешиваю для просушки. Балконные окна тут же запотевают.

Я думаю о том, что бабке Анне, в общем, досталась долгая и счастливая жизнь.

После ухода мужа она прожила ещё целую эпоху: почти четыре десятилетия.

Много возилась с внуками от старшей дочери (я и есть один из тех внуков), потом с внуками от младшего сына.

Громадная физическая сила и железная воля не мешали ей наслаждаться общением с малышами.

Огромная женская любовь была заключена в ней; без этой любви не работает никакая воля и никакое упрямство; бабку Анну вели по жизни в первую очередь любовь, кровные узы, сердечные родственные обязательства.

Последние её годы вышли грустными. Любимый младший сын, Игорь Николаевич, понемногу спился, деградировал, его дети выросли, а сам он, наоборот, ссохся, потух, остыл – и осел в квартире матери, 50-летним нахлебником.

Мне пришлось заночевать в родительской квартире: бабкины тряпки высохли только наутро. Гладить их я не стал, покидал в мешок и отвёз.

Потом вернулась из отпуска мать. Посмеялась надо мной. Сказала, что тряпки надо было просто выбросить. Я возражал. А что мне было делать? Где бы я взял другие тряпки?

Я в этом ничего не понимал. Я не знал, как 80-летние старухи обходятся со своими естественными надобностями.

Мать улыбалась. Она ни в коем случае не упрекала меня.

Это была женская, интимная история, в которую меня, взрослого мужчину, вовлекли случайно. Это было их, женское дело.

История стирки бабкиных тряпок даже не стала анекдотом.

Через месяц бабка Анна умерла.

Я вспоминал её реплики, её взгляды, её просьбы, – и понимал: она не собиралась умирать. Она хотела ещё пожить.

Не знаю, почему. Не хочу искать объяснения. Но помню и не забуду: моя бабка в свои 83 года, уже не имея сил встать с одра, – хотела пожить ещё.

И те тряпки тоже были – свидетельство желания жить дальше.

Но умерла.

Её младший сын Игорь пережил свою мать едва на год.

Опытные люди говорят – такое бывает повсеместно. Двое живут, заботясь и соучаствуя друг в друге. Муж и жена. Или – старуха-мать и взрослый сын.

Потом, когда один умирает, – второй не выдерживает разрыва и тоже уходит к праотцам.

Так они ушли, с разницей в один год.

И всё кончилось.

Кончился развитой социализм, кончились большие пенсионные выплаты, кончились пенящиеся фонтаны и розовые клумбы. Обветшали и рухнули девушки с вёслами.

Кончился Советский Союз.

Бабка Анна пережила его на два десятилетия. И, между прочим, успела насладиться удовольствиями нового мира. Внимательно смотрела вошедшие в моду мексиканские телесериалы, вникала в перипетии, сопереживала персонажам.

Не выходила из дома, не «намазав» губы.

Чувствуете разницу между выражениями «накрасить губы» и «намазать губы»? Вот бабка моя – «мазала» губы. Поздние поколения уже «красили».

Мир, в котором она прожила свою долгую жизнь, был суров, жесток и прекрасен.

Примеряя жизнь бабки Анны на свой, позднейший, капиталистический манер, я понимаю, что бабка Анна «круто поднялась».

Махнула через три ступени. Из избы – во дворец. От дровяной печки – в горячую ванну. От валенок и телогреек – к капроновым чулкам, кримпленовым платьям и перманенту. Из огорода с морковкой – в зелёный парк с фонтанами и статуями.

Понимаете, о чём я?

В течение жизни мы должны сделать рывок, качественный скачок. Из одного мира в другой мир. Оттуда – сюда. Из деревни – в город. От бедности к сытости, от убожества к изобилию, от угрюмства к веселью. В этом рывке и заключается наш смысл жизни.

Он в том, чтоб своим детям оставить новый мир, качественно лучший.

Бабка Анна совершила такой рывок: она оставила детям лучший мир, более чистый, светлый и свободный.