Жёсткий отбор

– Ну и правильно они видят. У меня это тоже – назойливая, и навязчивая идея. Наверное потому, что это дело позволяет как раз отвлечь перегруженный и растерянный мозг от бессмысленного метания. Или бега по кругу.

– А мне так вообще кажется, Влад, – это в дискуссию вступил наконец Пётр, – что всё это – чудовищная Игра. Симуляция. Ну, как сейчас модно говорить – виртуальное интерактивное Шоу. Типа «Бегущего человека». Чудовищно правдоподобное. И похожее на привычное сейчас всем любителям фантастики ЛитРПГ. То есть – бродилка-стрелялка.

Только – на очень, очень высоком уровне вживания в псевдо-реальность. Ну, такую, какую могут обеспечить в настоящее время только технологии пришельцев! И что на самом-то деле мы, все мы, как уже предполагали, лежим где-то в каких-то лабораториях… Или подвалах – опутанные проводами, как Нео в «Матрице», и нам показывают тестовую реальность. Через супер-шлемы с нанотрубками.

Ну, вот эту самую. Где нас – именно тестируют!

– И на что же?

– Ну, в-принципе, Влад уже сказал. На адекватность. Приспособляемость. Разумность. Совместимость. Ну и прочее такое – пока всего не знаю.

– Вот. И я о том же. – Влад решил снова взять мяч в свои руки, – Мы не узнаем, какие Цели преследуют те, кто нас – то ли сохранил, то ли – оживил, пока не выясним.

– Того, почему именно нас избрали? Как того же Нео?

– Верно, Надежда. И я понимаю, что, как и мне самому, всем вам может быть и не очень приятно и удобно рассказывать о себе. О своей жизни до… Переноса сюда.

– Да. Но – ладно. Я не… В-смысле, я и правда – не очень хотела бы об этом говорить… Но – готова, если ты думаешь, что это нам поможет, это…

«Расколоться»!

Я – сирота. Ну, вернее – сейчас. Мать у меня не отличалась, скажем так, высокоморальным образом поведения. И трезвостью. Что суждений, что жизни в целом. Соседи рассказывали чудовищные вещи: в частности, что я вечно сидела голая и сопливая, и обо…анная, и ревущая – в коридорчике, и глодала плинтуса и обои, и сапоги, а мать пьяная валялась в комнате… Сама к счастью не помню этого – а то бы точно крыша съехала.

Поэтому в три года меня забрали органы опеки, и поместили в детский дом. А мать после этого окончательно спилась, и закончила жизнь под забором. В буквальном смысле слова. Замёрзла насмерть в двадцати метрах от распивочной, за мусорными баками… А меня саму к этому времени перевели в спец-интернат.

Потому что мало того, что я ни …рена не училась, вечно за гаражами курила и пила с другими, такими же как я, отвязными… Да ещё и поймали меня на том, что я у своих же, детдомовских девчонок, подворовывала…

Вы это хотели услышать?!

Кусающая во время своего монолога губы Надя вдруг в голос разрыдалась.

Михаил не придумал ничего лучше, чем подойти и обнять её. Она охватила его, словно утёс в штормящем море, устроила голову у него на плече, продолжая сотрясаться, подвывать, и даже не давая себе труда утирать слёзы.

Остальные смущённо стояли вокруг, обступив их. Влад сказал:

– У меня было не столь глобально. Мать разошлась с моим отцом, когда мне было четыре. Отчима привела почти сразу. И уж он… Даже не стал делать вид, что любит, или хочет полюбить меня. И хочет жить одной семьёй. Нет: он быстренько обрюхатил мать моим братцем, а затем – и сестрой. И вся любовь и внимание достались вы понимаете кому. И я с первого класса школы фактически был предоставлен самому себе. И улице.

Учился тоже – постольку-поскольку. Как Надя. Только присутствовал. И лишь ближе к двенадцати стал понимать, что то, что дают нам на уроках – может и правда, пригодиться мне. Для выбора профессии. И в жизни. Если не хочу, как отчим, быть до пенсии старшим грузчиком. С соответствующим кругозором и лексиконом.

И – как рукой сняло. Учиться стал так, как положено. И даже больше. Стал ходить и в библиотеку – благо, её, со старыми, бумажными, книгами, ещё не закрыли…

А поскольку к этому времени я несколько лет отзанимался и в секции боевого самбо, отчим перестал на меня руку поднимать. Да и брательник перестал прикалываться…

И уж потом, с год назад, я записался на дайвинг. А там – без самодисциплины и дисциплины – никуда.

То есть я – «классический» обормот, бездельник, и хулиган, «осознавший», и постаравшийся исправиться. И никакие педагоги, детские психологи, и наставники из детской комнаты полиции мне этого в голову так и не втемяшили. Даже спустя восемь приводов.

Сам дошёл.

И вот он, итог. Я – здесь…

Влад поиграл желваками на скулах, подумал. И замолчал.

Молчание нарушил Пётр:

– Странно. Я – тоже «классический». Но – ботаник-зубрила.

Никогда уроки не прогуливал. В школе даже с задиравшими меня старался не драться. И учился, учился… Во всём старался следовать указаниям отчима. Который попался «правильный». «Белый воротничок». И всегда говорил, что если не буду, как он, учиться, в школе, а потом и в ВУЗ-е – стану мусорщиком!.. Или алкашом с помойки. Правда, лет в десять я узнал, что у среднего мусорщика зарплата – тысяча «у.е.», а у моего «обученного в ВУЗ-е» умника – только четыреста…

Но учиться я не бросил. Потому что больше я ничего не умею. Да и привык.