Жил-был Пышта

— Верно. Значит, три тысячи квадратных метров земли брошено на съедение сорнякам или под колёса машин. А тут хлеб мог бы расти! Вот и нужно таких хозяев безруких — за ушко да на солнышко! А то одни бьются за каждое зёрнышко, а другие без призора, без заботы земли бросают, урожай гноят…

— Как — гноят? Зачем? — удивился Пышта.

— Бывает, не уберут вовремя, не вывезут, оставят гнить под дождями, — морозом и прихватит… А ты посчитай: если десять хороших клубней поморозить, а из каждого бы куст вырос, а на кусте по десять картофелин, — сколько всего загублено?

— Сто! А только на некоторых даже по пятнадцать картошек сидит. А я так много не умею множить.

— Помогу, — сказал водитель. — Пятнадцать клубней на десяти кустах — получится сто пятьдесят штук. А это на неделю хозяйке хватит семью кормить.

— Нет, так неинтересно, если всю съедят, — заспорил Пышта. — Интересно, чтобы опять посадить, и опять чтоб по пятнадцать картошек выросло! А потом опять, а потом опять… Сколько получится?

— Так можно множить до вечера, — засмеялся водитель. — Ты просто проверяешь, как я с арифметикой справлюсь? Справлюсь. Если бы считать не умел, мне бы Советская власть не доверила руководить районом.

— Каким районом? — спросил Пышта.

— Этим самым. Я председатель Прудковского районного Совета.

Пышта огорчился:

— А я думал, вы настоящий шофёр… — Ему очень хотелось иметь знакомого шофёра: чтоб не на грузовой, а на «Победе». — А если вы тут председатель, — стал задираться Пышта, — так почему у вас дороги широкие?

Председатель с любопытством взглянул на Пышту, ответил серьёзно:

— Оправдываться не стану. Однако обещаю: район мы все, вместе с народом, из отсталых вытащим. Важно, чтоб люди поняли, как много зависит от каждого — от тебя, от меня…

— Мы поняли, — сказал Пышта.

— Кто это «мы»? — удивился председатель Совета.

— У нас одна звёздочка, девчачья, захотела, чтоб наш класс по чистоте занял первое место. А мы не захотели, пышто надо всё время про эту чистоту думать, и пол даже мыть, и мел не крошить. И мы заняли первое место, только с конца…

— Правильно, — кивнул председатель. Он вёл машину и не сводил глаз с разъезженной колеи.

— И ничего не правильно, — возразил Пышта. — Тогда мы захотели все. Мы пошли в гости на теплоход «Большевик». Там в машинном отделении все трубочки и винтики блестят как золото. И на них матросы наждачной бумагой такие блестящие штучки накручивают — «петушки» называются. И мы в классе такую же чистоту навели, и накрутили «петушков» на дверных и оконных ручках, и первое место заняли, и про нас по школьному радио говорили!

— Молодцы люди, — сказал председатель. — Разверни-ка вон тот свёрток, жена в дорогу дала…

В свёртке оказался хлеб с сыром.

— Ешь, ешь, не стесняйся.

Машина так прыгала, что Пышта четыре раза прикусил язык. Потом выехали на ровную дорогу. Слева стволы деревьев поднимались вверх. А справа торчали одни макушки; стволы уходили вниз с обрыва, и сквозь них светло поблёскивала река.

— Речка Путинка. — Председатель остановил машину. — Вылезем на минуту. Покажу тебе нашу Высотку. Мы тут санаторий для ребят весной начнем строить.

Они вышли из машины. Сквозь низкий соснячок вышли на поляну. Она была как терраса над рекой. Сзади обступили её дубы и старые высокие берёзы. А впереди был обрыв, и сосны протягивали сюда снизу свои мохнатые вершины. А сквозь хвою виден был бетонный мост и другой, низкий, берег.

— Заяц, куда ж ты подевался?

— Я тут, — ответил Пышта из ямы, куда он нечаянно провалился. — Тут всё изрыто и бузиной поросло…

Он закидывал ногу повыше, ложился животом на осыпавшийся откос, стараясь вылезти.

— Погоди. — Опершись о землю, председатель спрыгнул вниз. — Это не ямы. Ходы сообщения, траншеи, окопы. Тут были большие бои в войну. Враг — на том, низком, берегу, мы — на этом…

Он медленно шёл, трогая руками откосы. Размочалившиеся от старости брёвна торчали из земли.

— Видишь, накат сохранился, кровля нашей землянки…

Прошли дальше. Раздвинув заросли бузины, председатель положил руку на выступ оползшей земляной стены.

— Тут наш пулемёт стоял. Мы эту высотку трое суток держали, не пустили врага…

Он отодвигал крапиву, ногой приминал сушняк, освобождая Пыште путь.

— Вот отсюда, из этого окопчика, ушёл на подвиг мой командир взвода, сержант Непейвода.

— Тот самый? Тракторист? — воскликнул Пышта.

— Тот самый, к которому ты в гости собрался. Видишь мост? — Он приподнял Пышту за локти, и Пышта увидал обрыв, сосны и бетонный мост через реку. — Тогда мост был другой, деревянный. У сержанта имелись всего две гранаты. Он ждал, пока на мост взошли три фашистских танка. Тогда бросил гранату под гусеницу первому. Подорвал. Потом бросил гранату под третий танк. Понимаешь, расчёт? Третий подорвался, а средний оказался в ловушке. Мост запылал, и все танки рухнули в реку.

Высунувшись, грудью налёгши на край окопа, затаив дыхание, Пышта слушал и глядел вниз.

— А сержант?.. — спросил он.

— Ранило тяжело. В госпитале ему сам командующий орден Славы на грудь приколол. Храбрый, мужественный был человек. Герой был Непейвода.