Жестокое море

— Мой дорогой Локкарт, вряд ли вы можете научить меня чему-нибудь, когда разговор заходит о секретности, — сказал Хэмишоу так, словно сам ее придумал. — Смею вас уверить, мы принимаем это очень близко к сердцу. Мы хотим, чтобы вы более охотно рекламировали то, что происходит. Успехи, если они вообще у вас имеются, ничего не стоят, если люди о них не знают.

Локкарт нахмурился, не понимая, почему он должен выслушивать эту чепуху.

— Потопленная подводная лодка останется таковой, — коротко сказал он, — сообщите ли вы об этом на первой странице газеты или нет. Реклама постфактум здесь роли не играет.

— То, что вы называете рекламой, — важно возразил Хэмишоу, — ценно с точки зрения поддержания морального духа. О моральном духе нашей нации мы и заботимся. Моральный дух нуждается в постоянном потоке благоприятных известий для поддержки его на должном уровне. Можно смело сказать, что нация не продержится и дня без тех воодушевленных новостей, которые поставляет наше министерство. Однако, — продолжал он, чувствуя возрастающее равнодушие Локкарта, — с вами, очевидно, бесполезно говорить о ценности нашей работы. Расскажите мне, пожалуйста, о себе. Служба приносит вам личное удовлетворение?

— Что-то в этом роде, — ответил Локкарт.

— Очень, очень жаль, — сказал Хэмишоу, глядя в пустоту, — жаль, что вы не остались с нами. Я сумел взять с собой в министерство часть моих работников. Тех, кому особенно доверял. Все они прекрасно устроились. Вы и сами могли бы теперь получить младшую руководящую должность. Может быть, даже заведующего секцией

— Боже упаси, — возразил Локкарт.

— Там очень широкие перспективы для продвижения. Очень большие. Но вы, наверное, довольны своим теперешним местом,

— Да, — сказал Локкарт. — Кажется, так!

— Ну а это самое главное. У всех у нас общая война, — с пугающей снисходительностью продолжал Хэмишоу, — Одна общая великая цель. Уверяю вас. Мы это полностью осознаем. Не могут же все быть главной движущей силой этой битвы. Армия тоже играет достойную роль.

— Как банально у вас это звучит! — ровным голосом сказал Локкарт, уже второй раз со времени их знакомства беря шляпу перед бегством. — Но, пожалуйста, потерпите немного. Армия и флот попытаются стать частью вашей военной машины.

— Ну вот, я вас чем-то и рассердил, — с упреком сказал Хэмишоу.

— Да, — ответил Локкарт, — чем-то рассердили. — И оставил его подумать над этим вопросом. Но этот разговор, несомненно, Хэмишоу скоро забудет как некую достойную сожаления форму военного психоза.

В тот же вечер в баре на Флит-стрит Локкарт повстречался с коллегой по имени Кейз. Они не виделись с самого начала войны. Кейз был много старше его. Испытанный и закаленный репортер некоторых популярных газет. Когда-то он был несколько скептически настроен к человеческой природе вообще. Теперь же стал жестоко циничным в отношении всех аспектов войны и всех, кто был связан с нею. Выпив стакан виски, он попотчевал Локкарта обличительной речью в адрес всей Британии. Ни один из соотечественников не избежал его бича. Политиканы свили себе тёпленькие гнездышки, не обращая внимания на народные нужды. Промышленники продавали бракованные военные товары, получая фантастические барыши. Все газеты без исключения врали напропалую, изображая успехи и победы, которых не было, игнорируя поражения союзников. Рабочий класс состоял из одних бездельников. А военные, конечно же, были во всей этой грандиозной афере национального масштаба лишь обманутыми тупицами, если не хуже.

— Между нами и немцами, по существу, нет никакой разницы, — закончил Кейз, глядя на форму Локкарта, словно на тюремную робу, постыдную для всякого облаченного в нее. — И они и мы преследуем одну и ту же цель: политическое доминирование в Европе и захват рынков сбыта. Немцы об этом говорят честнее, чем мы. Вот и все.

— Мм-мм, — неопределенно промычал Локкарт. В баре было много народу, и ему не хотелось привлекать внимание спором, который будет наверняка напрасным и неприятным. Прямо над ним висел большой, написанный готическим шрифтом плакат: "Не место для грусти в этом доме". Неплохо было бы воспользоваться им.

— Клянусь Богом! — воскликнул Кейз, который сам себя разъярил: — Мне приходится сейчас писать больше трескучих фраз о военных усилиях союзников, чем я когда-либо мог предположить. Особенно последние несколько месяцев. Аж наизнанку выворачивает.

— Это почему же?

— По той причине, — Кейз пожал плечами. — по какой ты носишь эту форму.

— Сомневаюсь, — коротко ответил Локкарт.

— Не дурачь себя… Началась война, и моя газета ударилась в патриотизм, так как ее не стали бы покупать. Мне приходится выдавать всякую чушь, иначе потеряю работу. Всему одна причина: боязнь сойти с основной линии. Станешь непопулярным, если не последуешь за толпой народа, как овца в стаде

— Есть и другие причины, — заметил Локкарт.

— Ты сейчас начнешь рассказывать, — фыркнул Кейз, — что флот воюет за Бога, Короля и Отечество.