Жестокое и странное

Она провела меня в гостиную, где по-праздничному яркое множество гостей чудесно гармонировало с огромным персидским ковром, который, на мой взгляд, стоил больше, чем весь тот дом по другую сторону реки, что я посетила перед этим. Я увидела судью, разговаривавшего с незнакомым мне человеком. Бросив беглый взгляд на лица, я узнала нескольких врачей, адвокатов, журналиста и руководителя администрации губернатора. В конце концов, у меня в руке появился скотч с содой, и ко мне подошел человек, которого я прежде не видела.

– Доктор Скарпетта? Фрэнк Донахью, – громко представился он. – С Рождеством вас.

– Спасибо, вас также, – ответила я.

Начальник тюрьмы, отсутствовавший по причине болезни в тот день, когда мы приезжали с Марино на «экскурсию», был маленького роста, с грубоватыми чертами лица и густыми седеющими волосами. Его одежда напоминала пародию на английского тамаду – ярко-красный фрак, гофрированная белая рубашка с кружевными манжетами и воротничком и красная бабочка, поблескивавшая крохотными огоньками. У него в руке был рискованно наклоненный стакан с чистым виски.

Он наклонил голову к моему уху.

– Мне жаль, что меня не было, когда вы приезжали в тюрьму.

– Ничего, с нами был один из ваших офицеров. Спасибо.

– Наверное, Робертс.

– Кажется, его так звали.

– Мне очень неприятно, что вам пришлось разбираться со всем этим. – Окидывая взглядом комнату, он кому-то подмигнул позади меня. – Все это довольно дерьмово. Знаете, у Уоддела пару раз уже были кровотечения из носа раньше и высокое давление. Вечно он на что-то жаловался. Головные боли. Бессонница.

Я наклонилась к нему, чтобы расслышать.

– Эти парни в камерах смертников просто артисты-фокусники. И, честно говоря, Уоддел превосходил многих.

– Я не знала этого, – сказала я, взглянув на него.

– В этом-то и беда, что никто не знает. Что ни говори, никто ничего не знает, за исключением тех, кто находится возле них изо дня в день.

– Да, конечно.

– Так называемое перевоспитание Уоддела привело к тому, что он превратился в такого «душку». Я как-нибудь расскажу вам, доктор Скарпетта, как он хвастался перед другими заключенными тем, что он сделал с этой несчастной девочкой Нейсмит. Он себя просто героем возомнил.

В комнате было тепло и слишком душно. Я чувствовала, как его взгляд скользит по моему телу.

– Я, конечно, не думаю, что вас многое удивит, – добавил он.

– Да, мистер Донахью. Меня удивить уже трудно.

– Честно говоря, я не представляю себе, каково вам глядеть изо дня в день на то, чем вам приходится заниматься. Особенно сейчас, когда люди кончают жизнь самоубийством, убивают друг друга. Вот, например, эта несчастная леди, покончившая с собой в своем гараже на днях.

Брошенная им фраза показалась мне ударом под ребра. В утренней газете появилось коротенькое сообщение о смерти Дженнифер Дейтон, в котором со слов полиции говорилось о том, что она поторопилась раньше времени открыть свои рождественские подарки. В этом мог содержаться намек на ее самоубийство, однако подобного заявления сделано не было.

– О какой леди вы говорите? – спросила я.

– Не помню имени. – Донахью потягивал свой напиток, его лицо разрумянилось, блестящие глазки постоянно бегали. – Печально, печально. Ну что ж, вам надо как-нибудь приехать в наши новые владения в Гринсвилле. – Широко улыбнувшись, он оставил меня и направился к какой-то грудастой даме в черном. Он поцеловал ее в губы, и они оба рассмеялись.

При первой же возможности я уехала домой. Моя племянница, растянувшись на диване, читала, в камине пылал огонь. Я обратила внимание на то, что под елкой появилось несколько новых подарков.

– Ну как? – зевнув, спросила она.

– Ты правильно сделала, что осталась дома, – ответила я. – Марино не звонил?

– Не-а.

Я вновь набрала его номер, и после четырех гудков в трубке послышался его раздраженный голос.

– Надеюсь, я не слишком поздно, – смущенно поинтересовалась я.

– Надеюсь. Что на сей раз?

– Много чего. Я познакомилась с вашим приятелем мистером Донахью сегодня на вечере.

– Большое событие.

– Я бы не сказала. Возможно, я просто одержима навязчивыми подозрениями, но мне показалось весьма странным то, что он вдруг упомянул покойную Дженнифер Дейтон.

Молчание.

– И еще один пустячок, – продолжала я. – Похоже, Дженнифер Дейтон послала по факсу записку Николасу Грумэну меньше чем за два дня до того, как ее убили. Судя по этому сообщению, ее что-то угнетало, и у меня создалось впечатление, что он хотел с ней встретиться. Она предлагала ему приехать в Ричмонд.

Марино по-прежнему молчал.

– Вы меня слышите? – спросила я.

– Я думаю.

– Приятно слышать. Может, нам стоит вместе подумать? Мне точно не удастся переубедить вас по поводу предложения пообедать вместе?

Он глубоко вздохнул.

– Я бы с удовольствием, док. Но я...

Вдалеке послышался женский голос:

– В каком это ящике?

Прикрыв трубку ладонью, Марино что-то пробубнил в ответ. Прежде чем вновь заговорить со мной, он откашлялся.

– Извините, – сказала я, – я не знала, что вы не один.

– Да.

Он немного помолчал.