Жестокий бог

– Скажи мне три вещи: что-то хорошее, что-то плохое и то, чего ты с нетерпением ждешь, – попросил папа посреди дорожной пробки, барабаня пальцами по рулю своей винтажной AC Cobra. Я посмотрела в сторону, постучав по краю окна. Трудно было думать о чем-то, что не касалось Вона. Он проник во все мои мысли, не оставляя места для всего остального, на чем бы мне хотелось сосредоточиться.

– Что-то хорошее? Я с нетерпением жду завтрашнего дня. Что-то плохое? Боюсь завтрашнего дня. Чего я жду с нетерпением… – Я замолчала.

Чтобы Вон вернулся.

Но я знала, что это не произойдет. Он дал понять, что исчезнет после того, как убьет Гарри Фэрхерста, что, как только у него на руках окажется кровь, он не собирается пачкать ею меня или что-то еще в моей жизни. Он всегда был человеком слова. Мне следовало просто смириться с этим. Хотя он, конечно, сумасшедший, если думает, что я правда смогу провести жизнь с кем-то другим.

– Я ничего не жду с нетерпением, – тихо закончила я.

На самом деле ничто теперь не имело большого значения. Жизнь без Вона ничего не стоила. Я хотела, чтобы он бросал вызов каждому моему действию, чтобы держал меня в напряжении. Сводил с ума. Дарил мне свой смех, свои мысли, свою кровь.

Это не означало, что я собиралась пустить свою жизнь на самотек. Но послевкусие пустоты, которое я ежедневно ощущала последние пару недель, будет преследовать меня до самой смерти. Больно было это осознавать.

Ничто уже не станет таким вкусным, как эти пирожные с шоколадом.

Мне следовало догадаться, что они были божественными не из-за какого-то уникального рецепта – Вон присылал их из разных мест, даже из разных стран. Они обладали восхитительным вкусом потому, что я подсознательно знала, что эти подарки от него.

Вон не перестал присылать мне шоколад и пирожные после своего исчезновения, но я больше не забирала их к себе в комнату. Честно говоря, было облегчением переехать туда, куда он теперь не мог их отправлять. Он не знал моего адреса.

– Грустно это слышать. – Папа вздохнул, проводя большим пальцем по рулю.

С тех пор как Арабелла уехала, мы с ним проводили много времени вместе и вели душевные беседы. Я видела из своего окна, как отец Арабеллы при встрече поднял ее на руки и как они долго обнимались со слезами на глазах. Надеюсь, он чувствовал себя намного лучше и мог находиться рядом со своими дочерьми и поддерживать их. Я знала, как это бывает после душевной травмы: мой папа не мог прийти в себя после смерти мамы.

– Я вернусь в свою колею, – солгала я, почувствовав непреодолимое желание опрокинуть бутылку джина. Теперь я понимала алкоголиков. Опьянение было самым лучшим средством от боли.

– Я знаю, что ты это сделаешь. – Он кивнул и заговорил о погоде.

Откинув голову на спинку сиденья, я закрыла глаза и расслабилась.

* * *

Сегодня я надела черное шерстяное платье-бюстье с одним плечом из драпированного тюля с кружевом. Оно красиво ниспадало по всему телу. Его отправила мне специальной доставкой Эмилия ЛеБлан-Спенсер вечером накануне выставки, и в коробке лежала записка, от которой у меня зачесались пальцы позвонить ей и спросить о значении этого неожиданного подарка.

Ленора!

Никакие добрые дела, какими бы незначительными они ни были, никогда не пропадают зря.

Эзоп

Спасибо тебе за то, что подарила моему сыну дом вдали от дома. Ты разрушила его стены, но все же подарила ему убежище. Я навсегда у тебя в долгу.

Эмилия ЛеБлан-Спенсер

Хотя за эти годы я несколько раз бывала в одном и том же месте с этой женщиной, нас никогда официально не представляли. Для меня она была известной художницей и матерью Вона. Я знала о принадлежащей ей в Лос-Анджелесе галерее и восхищалась талантом Эмилии издалека (и ее сыном вблизи). Почему она упомянула о нем? Связывался ли Вон с ней с тех пор, как исчез? Рассказывал ли обо мне?

Эта мысль наполнила меня глупой надеждой, что, может, Вон скучает, думает обо мне. Что, возможно, он все-таки передумал. «Сладкие» подарки по утрам сейчас казались почти силой привычки. Или всего лишь извинениями.

А что, если он будет на выставке. Мой разум ступил на опасную территорию – территорию надежды.

Признание в любви, которое я прочла в его письме, с каждым днем становилось все более сомнительным, но, должна признаться, что, надевая платье Эмилии, мне захотелось броситься в его объятия. Я могла поклясться, что чувствовала его запах.

В этом наряде я выглядела готично, изысканно и соблазнительно.