Жесткая проба

– Куда? – привскочила со стула седая секретарша, когда Виктор ухватился за ручку двери директорского кабинета.

– Мне к директору.

– Нельзя. Сегодня неприемный день. Приходите в четверг.

– Мне срочно.

– Всем срочно, и все ждут.

– Да вы понимаете: человека уволили!

– Директор этим не занимается. Идите в завком, в отдел кадров.

– Мне нужно к нему... Он наш знакомый! – пустил Виктор в ход последний довод.

– Молодой человек, у него весь завод – знакомые. Я вам сказала – приходите в четверг.

Виктор рванул дверь и, несмотря на негодующий вопль секретарши, вошел в кабинет. Секретарша вбежала следом, схватила его за руку.

– Михаил Харитонович! Я ничего не могу сделать, прямо хулиган какой-то, – негодующе сказала она.

– Кто там? А, Гущин... Ничего, Серафима Павловна, пустите его.

Шершнев сидел в глубине большого кабинета за столом.

– Что скажешь?

Голос у Шершнева был глухой, сиплый.

– У нас уволили разметчика Горбачева. И неправильно, незаконно!

– Почему неправильно?

– Из-за меня уволили. Потому что он против меня выступал. Это всё Гаевский, из отдела кадров, и Иванычев наговорили.

– Что же они наговорили?

– А черт те что!

– Говори без чертей и по порядку.

– Ну, будто он сознательно подрывает, вообще против передовиков и связался с барыгами...

– Что такое барыги?

– Ну, спекулянты... А он вовсе не связан. Там спекулянта одного посадили, так его вызывали свидетелем, вот и всё. И он не против передовиков, а только против меня выступал.

– Что же ты его защищаешь?

– Так он же мой товарищ, самый лучший друг! Я его ещё с пацанов знаю. Он честный парень – ремесленник, детдомовец... А на него наговорили, напришивали чего хочешь, уволили и сразу – из общежития... А ему жить негде! Куда он денется? И вообще неправильно!..

– А почему он против тебя выступал?

– Ну... он считает, что неправильно про меня «молнию» выпустили и на Доску почета...

– Почему?

– Вроде я – не передовик, липовый передовик...

– А ты – настоящий?

– Я перевыполняю норму. Даю больше двухсот.

– Но ведь Горбачев это знал?

– Знал... Он говорит, я перевыполняю только потому, что мне легкие детали дают, тракторные запчасти, из этого... из спецзаказа...

– А до спецзаказа ты норму перевыполнял?

Виктор молчал.

Пламя от ушей, которые горели с самого начала, разливалось по лицу.

– Раньше ты сколько давал?

– Ну... сто два, сто три...

– Так. Выходит, Горбачев прав, ты и в самом деле передовик только потому, что тебе дали на обработку легкие детали и на них неправильная норма?

Виктор молчал.

– Что ж, его так сразу и уволили?

– Нет... Вызвали на треугольник. Вот там Иванычев, Гаевский и стали на него наговаривать.

– А ты?

– Я думал, он осознает...

– Что осознает? Что ты – настоящий передовик? Или что, когда выдвигают липовых передовиков, надо молчать?.. Так говоришь, вы – товарищи? – Шершнев помолчал и со вздохом сказал: – Говнюк, брат, ты, а не товарищ!

Виктор обиженно вскинулся и тут же снова опустил голову.

– Товарищ о тебе сказал правду, а ты обиделся? На него начали клеветать, приписывать ему всякие дела, а ты молчал? Ты же знал, что все это неправда? Знал. И молчал. Своя рубашка ближе к телу, своя шкура дороже? Какой же ты после этого товарищ?

– Что я мог сделать один?

– А ты храбрый, когда с тобой много? Ну вот ко мне, к знакомому начальнику, прибежал... Хорошо, что я здесь и принял. А если б меня не было или мне некогда, да мало ли что – может, я бюрократ? Тогда куда побежал бы?

– Я говорил, – сдавленным голосом сказал Виктор, – с Иванычевым, с начальником цеха... Пускай меня и с доски снимают, и вымпел заберут. Лишь бы Горбачева восстановили. Не надо мне ничего, если так...

– Нет, брат, не так просто! «Нате ваши цапки. я больше не играю»? Ты не маленький, вон какая орясина... Делали из тебя дутого – стань настоящим. И пусть нормировщик прохронометрирует твою работу.

– А Горбачев? Я думал, вы поможете...

– Помогу. Именно тем, что делать ничего не стану. Ты заварил кашу, ты и расхлебывай. Для этого тебе придется всем, а не только мне объяснить, каким ты был передовиком. – Шершнев посмотрел на, откидной настольный календарь. – Вот, кстати, сегодня у вас открытое партсобрание, обсуждают выполнение месячного плана. Вернее – невыполнение месячного плана. Возьми слово в прениях и расскажи всё.

Виктор исподлобья посмотрел на него.

– Что, стыдно? А фальшивую славу иметь не стыдно? По-моему, хуже... Тебя люди хоть за правду будут уважать. Только, смотри, говори начистоту, ни на кого и ни на что не оглядывайся. Ну, а струсишь, тогда уж на меня не обижайся... Иди.

Виктор, не поднимая головы, вышел. Шершнев проводил его взглядом.

Не слишком он его? Ничего, пусть умнеет. На собрании ему похлеще скажут... Хорошего отца сын. У такого отца и сын должен быть настоящим! Все должны быть настоящими! Да, конечно, все... Но у меня, должно быть, к днепродзержинцам слабость. Мы все, дзержинцы, ревнивы друг к другу...

25