Жертва судебной ошибки

— Зачем жалеть ее? — сказала Клеманс. — Разве не заслуживает презрения и отвращения женщина, которая унизилась до подобного брака, чтобы удовлетворить свое тщеславие или алчность?

В это время вошла служанка с письмом.

— Вот, барышня, письмо из военного министерства, — сказала она, подавая его Клеманс. — Привез конный кирасир, и я расписалась за барыню.

Отдав письмо, служанка вышла.

— Письмо из военного министерства? — удивилась г-жа Дюваль. — Это может быть только от Дюфренуа, о котором я говорила с г-ном Дюкормье. Посмотри, что там такое.

Клеманс распечатала письмо. Вдруг она так побледнела и задрожала, что г-жа Дюваль вскричала:

— Клеманс, что такое? Ты меня пугаешь!

Но молодая девушка кинулась вне себя на шею матери и, покрывая ее слезами и поцелуями, проговорила прерывающимся голосом:

— Милая мамочка, мужайся!

— Что ты говоришь?

— Да, мужайся. Это нужно, чтобы перенести слишком большую радость.

— Слишком большую радость! Ради Бога, объяснись! — говорила г-жа Дюваль, прижимая дочь к своей груди.

Клеманс, высвободившись из объятий матери, обратилась к Дюкормье с выражением бесконечной доброты в сияющих влажных глазах и сказала:

— Да благословит вас Бог! Это Он прислал вас к нам!

— Клеманс! Да что же там такое?

— Мама, мы можем на все надеяться! Даже больше, чем надеяться!

— Боже мой! Дитя мое… кончай!

— Мама, друг г-на Дюкормье был хорошо осведомлен.

— Твой отец?

— Он жив, он спасен! Мы скоро увидим его. На, читай, читай!

И, бросившись снова на шею к г-же Дюваль, Клеманс удвоила свои ласки. Потом, прислонясь головой к ее плечу, она стала держать перед ней письмо. Г-жа Дюваль прочла вслух:

«Милостивая государыня,

Занятия с министром удержат меня здесь на целый день. Пишу наскоро, чтобы сообщить вам неожиданную, только что полученную новость. Полковник Дюваль жив. Он в плену у племени Бен-Сули. При отъезде курьера из Африки велись переговоры насчет обмена полковника. Вероятно, раньше, чем через месяц, он будет освобожден. Сегодня вечером или завтра я буду иметь честь лично передать вам все подробности события. Нет надобности говорить, до чего я обрадован. Ваш покорный слуга Дюфренуа».

Если бы молния упала к ногам Дюкормье, то он бы не больше был испуган и поражен. Его так называемые сведения о полковнике Дювале были бессовестной ложью. Посредством ее он хотел завязать поскорее отношения с семьей Дюваль с целью сближения в будущем; в особенности же ему хотелось расстроить планы доктора Бонакэ относительно брака Клеманс с Сен-Жераном. Но невероятный случай или Божий Промысел превратил низкую ложь в действительность. Анатоль вспомнил зловещее предчувствие, охватившее его в ту минуту, когда он пробудил в несчастных женщинах несбыточную надежду, и он сказал себе:

«Предчувствие не обмануло меня. Тут что-то роковое. Этот человек, как бы вышедший из могилы, принесет мне гибель…»

Но Дюкормье сейчас же оправился от минутного оцепенения. Эта неукротимая душа не позволяла себе долгой слабости; его лицо, которым он управлял с таким искусством, выразило приличные случаю радость и удивление, когда г-жа Дюваль, вытирая слезы, протянула ему руку и сказала:

— Клеманс права: вы наш добрый ангел, Бог вас послал к нам. Вы избавили меня от потрясения, приготовили к новости, которая возвращает меня к счастью, к жизни! Я не могу выразить, что я испытываю! Уверенность, что я скоро увижу мужа среди нас, обновляет меня; мне кажется, что новая кровь течет в моих жилах. Наконец у меня появились силы пережить это, тогда как прежде… Теперь я могу признаться тебе, моя милая, бедная девочка, — прибавила г-жа Дюваль, обнимая дочь, — прежде каждый день я чувствовала, что умираю.

— Ну, мама, не бойся ничего! — сказала молодая девушка с необыкновенной уверенностью. — Держу пари, что с этого часа ты уже не будешь меня тревожить своим нездоровьем.

Анатоль поднес к глазам руку, как бы для того, чтобы сдержать слезы, и сказал:

— Сударыня, мое волнение скажет вам лучше всяких слов, что я чувствую в настоящую минуту.

— Верю вам. Такое сердце, как ваше, умеет понять и разделять самые высокие радости. Мы очень просим вас: приходите к нам почаще. Вы порадуетесь на счастье, которому так благородно способствовали, а нам во многом посоветуете, потому что первый порыв радости ослепляет, опьяняет и не дает рассуждать.

— Очень польщен вашим доверием, сударыня, и постараюсь сделать все, что только могу, — отвечал Анатоль и встал, чтобы распрощаться. — Но не правда ли, — прибавил он с оча-ровательной, доброй улыбкой, — что большая радость располагает к прощению и снисходительности?

— О, конечно.

— Поэтому, во имя посланной вам небом радости, простите нашему другу участие, быть может, плохо примененное, но во всяком случае искреннее. Оно и побудило его проектировать брак, о котором я вам говорил.

— О, от всего сердца! — отвечала Клеманс. — Так как доктор никогда не говорил нам об этой несчастной идее, то и мы забудем, что она была у него. Не правда ли, мама?

— Без сомнения, мое дитя.

— Однако я думаю, что доктор передаст вам это предложение. Вы, конечно, откажете?