Жертва судебной ошибки

— Друг мой, — отвечал Анатоль не менее торжественно, — пусть я навсегда потеряю твою дружбу и уважение; пусть меня считают самым низким подлецом, неблагодарнейшим из людей, если я нарушу обещание, данное по доброй воле и с глубокой признательностью, потому что мне кажется, что твой нежный и вместе с тем строгий голос пробуждает меня от скверного сна. Благодарю же тебя, мой друг, мой брат!

И взволнованный Анатоль бросился в объятия Жерома.

— Ты спасаешь меня от опасностей, о каких и не подозреваешь.

— Ну, теперь, когда я не сомневаюсь больше в твоем решении, послушай, что мне сейчас пришло в голову. По-моему, хорошая бы жена была и наградой за твое обращение, и дополнением к нему. Одним словом, я хотел бы женить тебя как можно скорей.

— Ты с ума сошел, Жером!

— Я рассуждаю очень здраво. Я бы осчастливил двоих. Видел ты мадемуазель Дюваль?

— Нынче ночью. Но я едва разглядел ее лицо.

— Мой друг, это ангел! Восемнадцати лет, хороша, как Мадонна Рафаэля, золотое сердце. Она дочь полковника Дюваля; за ней хорошее приданое. А что касается ума, талантов…

— Ее лондонская подруга, с которой я часто виделся, много раз говорила мне о ней, как о совершенстве. Но твой проект так внезапен…

— Слушай, Анатоль: со дня на день она может лишиться матери и останется совсем одинокой, потому что госпожа Дюваль — вдова, хотя питает еще безумную надежду, что ее муж не умер.

— Действительно, подруга мадемуазель Дюваль говорила, что семья полковника сомневается в его смерти.

— Безумная надежда. И вот, беспокоясь о дальнейшей судьбе этой бедной девочки, которую я люблю как дочь, мы с Элоизой задумали выдать ее замуж.

— За кого?

— За племянника покойного господина де Бленвиля.

— Как? За знатного барина? Видите, г-н Жером, какой вы аристократ! — сказал Анатоль, засмеявшись.

— Выслушай меня. Это молодой человек с хорошим сердцем. Он наследовал состояние дяди, благодаря бескорыстию моей жены. Давно уже он благоговел перед Элоизой, а теперь, кроме того, чувствует к ней признательность. И вот, когда жена указала ему на мадемуазель Дюваль, расхвалив ее красоту и качества, он отвечал, что, если бы она понравилась ему, то он с восторгом бы женился и этим бы доказал моей жене, как чтит ее желания.

— Признаюсь, это очень деликатно с его стороны.

— На днях я собирался переговорить с г-жой Дюваль, но мне помешала ее внезапная болезнь. К счастью, не заключено никакого обязательства. Если обдумать хорошенько, то можно опасаться, что молодой человек не столько руководился бы склонностью, сколько желанием доказать благодарность моей жене. Я бы в тысячу раз больше желал, чтобы ты женился на мадемуазель Дюваль. Подумай, какая радость: мы бы зажили одним домом. Что скажешь на это?

— По правде говоря, — отвечал Анатоль, подумав с минуту, — я согласен с тобой, что полумеры недостаточны и брак, заключенный при вашем с женой покровительстве, упрочил бы мое обращение; это бы отвлекло меня, и моя будущность определилась бы. Мадемуазель Дюваль показалась мне замечательно красивой; я слышал о ней только самое лучшее, и мысль устроиться вместе с тобой прельщает меня. Если бы мне удалось понравиться мадемуазель Дюваль и ее матери, то я…

— Замолчи, лицемер! — перебил весело доктор. — Я от радости сойду с ума! Теперь убирайся, беги к своему князю и поскорей возвращайся. Мы поговорим с Элоизой о наших планах, так как решено, что ты поселишься здесь.

— Не здесь ли моя лечебница, не ты ли мой доктор, мой спаситель? — засмеялся Дюкормье.

— Я сейчас же найму для тебя две комнаты, и нынче же вечером ты устроишься здесь.

— От князя де Морсена я отправлюсь в гостиницу и пришлю сюда вещи.

— И нынче вечером мы отпразднуем новоселье. Обедать приезжай к нам. Я напишу Фово, и он приведет свою милую жену. По моим рассказам, Элоиза бредит ею. Нет ничего милее естественности, если она соединяется, как у госпожи Фово, с чудным сердцем и веселым, честным характером.

— Браво, Жером! Великолепная мысль! Выйдет полный праздник. С этого дня, с этого часа я почувствовал, что перерождаюсь, оживаю, начинаю свободно дышать. Да, я замечаю это по тому умилению, которое все увеличивается… Это глупо, но это так.

И глаза Дюкормье увлажнились. Стыдясь своего волнения, он пожал руку доктору и быстро вышел.

— Да, да, убегай, сколько хочешь, а я видел твои слезы, хоть ты и старался их скрыть, — крикнул ему вслед доктор. — Можешь идти, теперь я ничего не боюсь за тебя… Ты будешь счастлив, Анатоль!

Дюкормье сел в кабриолет, в котором приехал, и приказал поскорей везти себя в отель де Морсен.

XIX

Анатоль приехал к князю в половине одиннадцатого. Проходя по огромному двору отеля, он заметил у крыльца коляску, запряженную парой великолепных серых. Читатель не забыл, что накануне герцогиня де Бопертюи и ее мать, княгиня де Морсен, условились ехать вместе на проповедь аббата Журдана. Княгиня в половине десятого сама пошла разбудить дочь, как обещала, и хотя герцогиня вернулась из Оперы поздно, но собиралась ехать с матерью; их-то и ожидала карета у подъезда.