Жертва первой ошибки

Открыл уже дверь на лестницу, но тут внезапно ожил телефон, и Федор решил ответить последний раз.

Оказался оперативный дежурный со страшной новостью: обрушилось крыло вновь построенной больницы, слава богу, еще не сданной в эксплуатацию, поэтому, кажется, без жертв, но точно это будет известно, только когда разберут завалы.

Федор отказался от служебной машины, поехал на своей и до пяти утра работал на месте происшествия.

Причина трагедии была ему ясна как день – стремились отрапортовать к какой-нибудь круглой дате, вот и гнали словно сумасшедшие, не забывая тем временем на каждом уровне подворовывать. Так нет ничего удивительного в том, что слепленное тяп-ляп из половины положенного по проекту материала здание не устояло на земле. Законы физики, увы, неумолимы, в отличие от человеческих, и завтра Федору Константиновичу позвонят, погрозят пальчиком, и тронуть можно будет только низшее звено этой цепи, прораба, укравшего мешок цемента себе на дачу, или вообще работягу, якобы по пьяни забывшего добавить в раствор какой-нибудь важный ингредиент.

Так, может, и пусть его? Пусть Танька носится по всем кабинетам как ужаленная и поносит неверного мужа, если ей от этого легче. У него самого не хватит силы духа отказаться от должности, но если Татьяна добьется его увольнения, то вдруг оно обернется к лучшему?.. Никого больше не придется покрывать и выгораживать, а там, глядишь, и забитая совесть выползет из подвала и задышит полной грудью. Ведь была же она у него когда-то… Не могла не быть.

В конце концов, адский шоферюга со «скорой» Макарыч – это была та единственная ипостась, которая нравилась ему по-настоящему, так почему бы не вернуться к ней на склоне лет?

Глаша права – нельзя иметь все, и он сам прекрасно это знал с раннего детства и ради карьеры пожертвовал любовью, близостью, душевной теплотой, даже возможностью иметь детей. Так не чудо ли, что жизнь подарила ему шанс подобрать то, что он когда-то отбросил, ибо только это и есть по-настоящему важное?

Солнце всходило, золотя крыши и оконные стекла, и Федор, сердечно простившись со следственной группой, ехал к Глаше с легким сердцем. Немножко, чуть-чуть, болело, когда он вспоминал оцепеневшую у окна Татьяну, но это было не страшно. Так иногда отзывается рана, про которую точно знаешь, что она скоро заживет.

Глядя в бесконечное небо, за горизонт, над которым медленно поднималось солнце, Федор вдруг совершенно ясно понял, что есть какая-то высшая сила, перед которой человек должен склонить голову. Ведь их любовь с Глашей – это чудо, дар свыше, и ниспослан был ему не за заслуги, коих у него перед богом, прямо сказать, очень немного, и не в ответ на мольбы, ибо он ни о чем таком не просил. Господь просто даровал ему любовь, и надо нести этот дар осторожно и бережно и безропотно терпеть любые лишения, вот и все.

Припарковав машину, Федор взбежал по лестнице, предвкушая, как сейчас обнимет теплую со сна Глашу и скажет, что пришел насовсем и больше никуда от нее не денется.

На звонок никто не ответил. Он подождал, позвонил еще, постучал, рискуя перебудить соседей, но за дверью стояла такая глухая тишина, что стало ясно – дома никого нет.

Он присел на ступеньку, подождал минут десять и зачем-то позвонил снова, хотя все было уже ясно. Глаша на дежурстве.

Тут Федор пожалел, что не попросил у нее ключей. Сейчас бы вошел в свой новый дом, лег в свою новую кровать и выспался до утра, а потом поехал на работу, оставив Глаше записку в том духе, что буду рано, твой Федя.

Он вернулся в машину, подумал, не рвануть ли к Глаше на работу, но решил, что отвлекать великого хирурга от спасения жизней по меньшей мере безответственно.

Пересев на пассажирское сиденье, Федор откинул спинку назад и задремал.

Разбудила его утренняя прохлада. Розовые краски рассвета поблекли, солнце взошло и уверенно сияло над высотками. Двор ожил, люди хлопали дверьми парадных и спешили кто куда, Федор смотрел на них из машины и чувствовал себя частью этого хлопотливого мирка, обычным муравьем каменного муравейника, и был рад.

Машину Татьяна у него отберет, хотя бы из принципа, а если добьется его увольнения, то и служебной не будет. Придется спешить на трамвайчик вместе с гражданами, толкаться с ними и передавать за проезд. Жуть, конечно, но ничего страшного, вся страна так живет и до сих пор не вымерла.

Часы показывали половину восьмого. Федор прикинул, не опоздать ли на службу и дождаться Глашу с дежурства, но вспомнил, что врачам отсыпного не дают и в будний день они после суток остаются на рабочем месте.

Пришлось отправляться на работу.

В кабинете была маленькая секретная комнатка отдыха, там Федор разделся до трусов, обтерся мокрым полотенцем, почистил зубы и хотел побриться, но лезвие в станке оказалось невообразимо тупым.