Жертва обстоятельств

Через неделю -- на большее его не хватило -- он отправился в Ригу, в шикарный магазин, где сделал для себя и для Вики дорогие покупки. Себе -золотые часы с бриллиантовой крошкой по ободку, переносной кассетник, фотоаппарат-"мыльницу" и два пиджака -- красного и темно-зеленого цветов. Виктории -- двадцать пар колготок, на отсутствие которых она постоянно жаловалась, электрическую мясорубку и ее голубую мечту -- пылесос с влагоувлажнителем... Когда влезал с вещами в электричку, чтобы вернуться домой, прямо на ступеньках на него надели наручники.

Позже, на суде, он узнает трагическую для себя правду: пока он болтался по магазинам, его Викуша, совершенно случайно увидела разбитое окно, в которое лазил Сергей, и тут же позвонила в полицию... Догадывалась, но позвонила. И доллары, подаренные им, она собственноручно отдала следователю...

На первых допросах Серега попытался строить из себя пионера-подпольщика. Все и категорически отрицал. Но когда им с Викой сделали очную ставку и ознакомили с заключением эксперта, который идентифицировал взятую у него кровь, со следами крови, которую нашли на стекле в доме Рэма, Сергей сломался. А дальше следствие пошло, как по тефлону. Оказалось, что кольцо, украденное у Рэма, принадлежит знаменитой актрисе, убитой в своем подъезде ранней весной. Рэма, когда тот вернулся с Канаров, тоже стали таскать на допросы, но он выкрутился: указал человека, который продал ему бриллиантовое кольцо за бутылку молдавского коньяка.

В суде Тихий зло двигал желваками и смотрел на Козырева так, как, наверное, должен смотреть художник на свое уродливое произведение.

-- Ну, Серый, ты совсем обнаглел, -- пенял ему Рэм. -- Я тебя, как брата родного, принимал, а ты из-за угла... Хоть бы отошел подальше от дома.

-- Извини, опоздал на трамвай, -- схохмил Серега.

-- Так попросил бы меня подвезти. Для такого благородного дела не отказал бы...

Судья, разумеется, прения сторон пресек в корне и вскоре Козырев уяснил свою дальнейшую судьбу: пять лет лишения свободы с отбытием первого года в тюрьме.

Вика прямо на суде отреклась от него.

-- Граждане судьи, -- выдвинула она свой подлый меморандум, -убедительно прошу вас отослать Козырева Сергея, как можно дальше от дома, а лучше всего -- на урановые рудники, чтобы он оттуда...

Судья кисло улыбнулся и, сняв с длинного носа очки, долго их протирал полой судейской мантии.

-- У нас, к сожалению, нет урановых рудников, -- с издевкой в голосе ответил судья.

Вика не знала, что бы еще навесить на Серегу и потому от своей глупости расплакалась. А он, оглушенный таким вероломством, никак не мог сложить предоставленное ему судом последнее слово. Что-то невразумительное мямлил, пока не сочинил девственную по своей инфантильности фразу: "Я, граждане судьи, стал своего рода жертвой обстоятельств... Это они меня, как черт в спину, подтолкнули к этому нехорошему проступку". Козырев ни в какую не желал называть вещи своими именами, а потому слово "преступление" ему казалось в такую минуту неуместным.

Однако про пистолет ни Рэм, ни Сергей ни словом не обмолвились. Это обоим было на руку. И про банку кофе Тихий не упомянул -- или о такой мелочи не хотел говорить, или, ввиду незначительности, пропажу просто не заметил...

...В первые два года заключения не давала покоя память о доме, особенно о Вике. Жестоко страдал от избытка половых гормонов. Временами, втихоря мастурбировал, да и не только он один, этим увлекалась вся зона -- бараки по ночам просто ходили ходуном.

Попервости писал жене письма -- очень хотел ее разжалобить. И чего раньше он никогда не делал -- в одном из посланий признался в любви. Но Вика ответила всего одним письмом, повергшим Серегу в глубокое уныние. "Был ты подзаборник и таким на всю жизнь останешься,-- писала ему Вика. -- Знаешь, что может исправить горбатого? Словом, катись ты, Серый, со своей любовью куда-нибудь подальше и не мозоль зря язык на заклеивание конвертов. Развод наш оформлен, выйдешь из тюрьмы, пропишешься у отца..." Ну и т.д. А тут еще как перец на рану: пришло письмо от Козырева старшего. "Дорогой сынуля! -Коряво писал он. -- Болею весь, наверное, скоро уйду к твоей матери... Тут я по дурости связался с одной камбалой и теперь не знаю, как развязаться. Приезжал бы, Сережка, побыстрей из своего пионерлагеря и помог бы мне в моем горе. Понимаешь, о чем речь? Если сразу не приедешь, то постарайся хотя бы к лету. У нас, ведь сам знаешь, в это время здесь не жись, а рай земной -песок, море, дельтаплан над пляжем летает... Прокатишьсся, а мне, если не забыл, скоро 75 стукнет..."