Жернова

Насупившись, охранники шли по бокам колонны, строго следили, чтобы ни конвоируемые, ни встречные пешеходы не вступали в разговоры, не общались и не передавали друг другу никаких вещей. Старший конвоя – седой, полный урядник верхом на коне то и дело оглашал улицу командирским басом из седла:

– По-о-осторони-и-ись! Не положено!

Тит шёл, не поднимая глаз: стыдно. Хотя и всячески успокаивал себя, стараясь привыкнуть к мысли, что отныне он каторжанин, однако, что-то внутри, в душе никак не вязалось с его теперешним положением, противилось. Потому и старался не смотреть, не встречаться взглядами с прохожими. Ему всё казалось, что его все знают и начнут тыкать пальцем: «Арестант! Каторжанин!». Этими словами с детства пугали детей. Кто же думал, что они, эти слова, обретут плоть, превратятся из разряда угроз в явь, станут страшной действительностью.

Петр Сергеевич Труханов чуть приотстал от колонны, и поэтому рядом с ним постоянно шёл один из конвоиров – молодой полицейский с еле заметным пушком над верхней губой.

– Шевелись, шевелись, арестантское отродье! – шумел на арестанта конвоир, строго и страшно хмурил брови, старался говорить командирским басом.

– Не видишь, служивый, что хромаю. Нога у меня…

– Как паскудничать, так хворь не мешает. Небось, на воровстве иль другом разбойном деле ногу повредил, а сейчас жалости требуешь да сочувствия.

Пётр Сергеевич побледнел вдруг весь, руки затряслись.

– Ты, служивый, иди тихонько и меня не трожь, – процедил сквозь зубы. – Не то за себя не отвечаю.

– Но-но, каторжанин! Прекратить разговоры! Двигай, двигай, бандитское отребье!

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, не покажись водная гладь Днепра.

Река в этом месте изгибалась, уходила влево, успев подмыть на повороте низкий берег, образовав длинную, широкую, тихую и достаточно глубокую заводь. Люди не преминули воспользоваться речным трудом, укрепив берег, построили пристань.

Чуть в отдалении вверх по течению у речного вокзала стоял пассажирский пароход, дымил единственной трубой; сновали по причалу пассажиры; слышны были крики извозчиков.

У кучи мусора справа от дороги копошилась, орала стая ворон; какой-то мужик стоял у обочины, сняв шапку, молча провожал глазами колонну арестантов, крестился.

На грузовом причале также кипела жизнь. Слышны были крики мастеров, обильно приправленные матюгами; пахло водорослями и свежим лесом; сновали над рекой чайки, кричали истошно и противно. У берега болтались несколько лодок разных размеров. Около десятка таких же судёнышек лежало на берегу вверх дном; у дальнего края порта, где густые кусты ивы и лозы густо свисали над рекой, постепенно теснился стеной лес. Там, у кустов, горели костры, топилась смола, группка чумазых работников смолили борта и днища лодок.

Часть заключённых была направлена на погрузку строевого леса в телеги-роспуски, что караваном выстроились ещё на подходе к грузовому порту, остальные, в том числе Тит и Иван Наумович должны были стаскивать разбросанные и лежащие навалом лесины в строго отведённое место подальше от берега, складывать в аккуратные штабеля. Петра Сергеевича определили старшим над небольшой группой пожилых арестантов собирать по территории дровяного склада крупную щепу, сучья, пилить тонкие, кривые некондиционные брёвнышки на дрова, колоть их, складывать отдельно в поленицы. Для этой цели в углу двора стояло несколько козел для распила, колоды; выдали колуны, топоры и пилы.

Солнце уже давно взошло, нежарко светило, однако ещё грело, работа шла ни шатко, ни валко. Конвоиры переместились в тенёк, и уже оттуда сонно наблюдали за подопечными, изредка покрикивая на арестантов.

На перекурах Пётр Сергеевич не оставался со своей группой стариков, а шёл к Титу и Ивану Наумовичу. Вместе садились на брёвна у кромки берега, смотрели на бегущую воду, молчали, а то и переводили взгляды на ту сторону реки, тяжело вздыхали.

Вот и на этот перекур они собрались вместе, стояли у берега, о чём-то оживлённо говорили, размахивая руками. И вдруг Труханов схватил за грудки Тита Гулевича, а потом и с силой ударил в лицо. Тит отлетел назад, схватился за разбитый нос, вытер ладонью кровь. С мгновение смотрел на окровавленную руку, и тут же кинулся на обидчика. Какое-то время они возились, сцепившись, всё ближе и ближе смещаясь к воде, каждый норовил сбросить противника в Днепр.

Когда на дерущихся арестантов обратили внимание охранники, Тит с Петрей уже были у кромки причала, а потом оба рухнули в воду, не отпуская друг друга.

– Уто-о-опли! – заорал Иван Наумович Хурсанов, и, не раздумывая, бросился в реку вслед за товарищами.

Работа мгновенно прекратилась, все кинулись к Днепру. Спохватившись, конвоиры принялись нервно сгонять в угол склада арестантов, строить в шеренги, в спешке учинили перекличку. Старший команды – грузный пожилой урядник бегал по берегу причала, хватал за руки столпившихся у воды возниц, просил и требовал брать багры, жерди, искать пропавших.