Жернова

– Плохо дело, – сделал вывод поручик, смачно плюнув в сторону врага. – Метко стреляют, гады. Это они умеют. Вот же япошки поганые. Нет, чтоб в открытом бою, так они из засады норовят русского человека на тот свет спровадить, твою мать. Что предлагаешь, служивый? – обратился к товарищу, который стоя на коленях, прятался за соседним камнем, то и дело осеняя себя крестным знамением.

– Не знаю, вашбродь, – обреченно произнёс солдат, в очередной раз истово перекрестившись. – Вы – офицер, командир, человек грамотный, не нам чета, вам виднее. По мне – конец нам приходит, вашбродь, вот как, – тут же зашептав молитву: – Господи! Спаси и сохрани, Матерь Божья… Царица Небесная, заступница наша… святой Николай Угодник, покровитель… того… этого воинства, помоги Христа ради… прими, Господи, если что… а я уж… живота… своего… это… того… аминь!

Кони стояли за камнями чуть ниже по склону, понурив головы, отдыхали. Казалось, выстрелы их совершенно не волнуют и не беспокоят.

То, что стреляют с противоположной сопки, покрытой редкими хвойными деревьями, сомнений не вызывало. Но откуда именно? Долго такое положение сохранятся не может. Японцы не для того устроили засаду, чтобы всё обошлось.

– Слушай приказ, – поручик переметнулся за валун к солдату, и сейчас втолковывал подчинённому свой план. – Ты останешься здесь. Я постараюсь скрытно перебраться в другое место. Ты по моей команде будешь вызывать огонь на себя…

– На смерть обрекаете? – с дрожью в голосе спросил солдат.

– Ну и дурак же ты, братец, – офицер в отчаяние стукнул ладошкой по камню. – Ты до конца дослушай, заячья твоя душа, а потом и помирать собирайся.

– А я что… я ничто, – стал оправдываться солдат. – Как прикажете, вашбродие. Можно и умереть, если что… Нам не привыкать… если надо. Прими, Господи… – снова наладился читать молитву, но его перебил офицер:

– Нет, ты живи, служивый, и прекрати петь заупокойную! И я жить хочу, поэтому, слушай приказ.

Ещё через некоторое время поручик уже лежал между двух валунов далеко в стороне от первого укрытия, сквозь ветки можжевельника внимательно всматривался в сопку напротив. Винтовка с досланным в патронник патроном покоилась рядом, под рукой, готовая к бою.

Лёгкий дымок от выстрела был еле заметен на фоне мелкого хвойника, но этого было достаточно, чтобы всё внимание офицера сконцентрировать на месте стрельбы. В следующий раз он уже чётко увидел мелькнувший силуэт человека, а потом и самого стрелка. Ещё через три выстрела к первому стрелку присоединились два его товарища. Поручик заставил себя некоторое время наблюдать безучастно, чтобы убедиться наверняка. Удостоверившись, что вражеских стрелков трое, и только после этого приник к прицелу.

Первый же выстрел достиг цели: труп японского солдата скатился по склону и замер, зацепившись за одинокую сосёнку. В тот же миг офицер сменил позицию, перебравшись ближе к своему солдату.

Уже из нового места он заметил, как к погибшему японцу ползком пробирается его товарищ. И снова одиночный винтовочный выстрел хлёстко разорвал тишину. Однако на этот раз японец успел-таки, укрылся за камнями, по офицеру тут же открыли ответный огонь. К глухим выстрелам со стороны противника добавились резкие, хлёсткие выстрелы русской винтовки: это солдат самостоятельно решил проявить инициативу и поддержать огнём командира.

– Молодец, братец, – поручик кинул мимолетный благодарный взгляд в сторону товарища. – Как раз вовремя. Ну, теперь силы у нас равны. Это меняет дело.

Он вдруг появился из-за укрытия и, на виду у японцев, сделал несколько шагов вниз по склону. Тут же заговорили винтовки противника; взмахнув руками, офицер упал, а затем и покатился безжизненно вниз, увлекая за собой камни.

Оба японских солдата начали короткими перебежками приближаться к позиции русских, откуда, оставшийся в одиночестве, боец продолжал вести огонь по врагу.

Японцы вышли на открытое пространство, укрывались за небольшими камнями, уже почти приблизились к раненому вначале боя русскому солдату, который всё так же лежал у дороги, как тут же откуда-то сбоку ударила винтовка противника. Тот японец, который был ближе к стрелявшему, замертво упал на каменистую почву, его товарищ кинулся обратно в спасительные хвойные заросли. Не успел: привстав из-за валуна, русский солдат, как на стрельбище, поразил цель с первого выстрела.

Когда к убитому кучеру добавился и раненый впервые минуты боя служивый, и они оба уже лежали в тарантасе, а лошади снова были выведены на дорогу, день перевалил на вторую половину, блеклое солнце пошло к вечеру. То нервное напряжение, что держала военных всё это время, спадало, на смену ему приходили расслабленность, некая пустота в теле, усталость.

– Перевяжи-ка меня, братец, – поручик прислонился к тарантасу, снял френч, закатал рукав исподней рубашки.

Пуля прошла чуть ниже локтя левой руки сквозь мякоть, не задев кости, однако вся рука была в крови, начала неметь, не говоря о боли, которую стоически переносил поручик.