Жерар Филип. Одно мгновение… и жизнь после него

Уже в то время наша любовь была слишком гордой, чтобы мы могли допустить хотя бы частицу тщеславия. Наши побуждения были благородны. Мы верили друг другу, но нуждались в этих остановках, чтобы разобраться в своих чувствах, убедить себя, что пока мы еще свободны в выборе нашего будущего, независимы в своих действиях и своих вкусах. Потом мы снова находили друг друга и скрывали волнение, уверенные, что кажемся неуязвимыми. Как нравилась мне эта дистанция, которую мы соблюдали!

Наша встреча могла бы быть лишь прекрасным мгновением, чудесным воспоминанием, могла бы никак не изменить нашу жизнь. Нет ничего более рискованного, чем мелкая интрижка. Мы не вкладываем в нее душу и поэтому думаем, что сберегаем себя, но делаем это так неумело, что, растрачивая слова, которые не соответствуют чувствам, мы от встречи к встрече постепенно растрачиваем себя, как ткань, которую время пожирает прежде, чем она послужит своему назначению.

XIV

В день похорон, когда я ушла с кладбища, я поняла, что буду приходить туда часто. Я могла бы остаться прежней, так же любить тебя, но больше никогда не ходить на твою могилу. В первый вечер, закрывая ставни в своей комнате, я вдруг увидела небо, огромное, безлунное, давящее. Я была одна на земле. Я хотела бы, чтобы меня унесли с собой тучи, которые плыли надо мной. Я задернула шторы – так зверек закапывается в свою нору. Не нужно больше смотреть на небо и вообще делать что-либо из того, что я любила раньше. Как я встречусь с детьми? Три дня я совсем не думала о них.

На следующий день я пришла проведать тебя. Бессмысленное свидание, еще один безответный монолог. Я находилась за пределами действительности, и у меня не было сил вернуться к ней. Как я ни уговаривала себя, все было тщетно. Вот она, твоя могила, я смотрела на нее, бесцельно трогала землю, я начинала думать, что сейчас ты придешь, что ты просто опоздал немного, как обычно, и скоро я почувствую, что ты рядом, и мы вместе будем смотреть на эту могилу, едва присыпанную свежей землей.

Я прекрасно сознавала, что ты умер, но галлюцинация начиналась снова. Тебя нет, значит, ты ждешь меня в машине, и какая-то безумная надежда – я знала, что она безумная, – охватывала меня.

«Да, он в машине». И найдя ее пустой, я снова успокаивала себя, давала себе отсрочку: «Он гуляет по холму». Я спускалась к дому и, беседуя с друзьями, высматривала тебя на дороге, конечно же, сама себе не веря.

В тот же вечер я вернулась в Париж. Мне казалось, я снова предала тебя. Я ведь только это и делала день за днем в течение трех недель, с той минуты, как тебя увезли на каталке по длинному белоснежному коридору, – предоставляла тебя твоей судьбе; я сопровождала тебя, шла за тобой до конца, но оставалась в мире живых, в то время как ты, не зная этого, уходил из него, и я читала предстоящую разлуку в твоих глазах и твоей улыбке.

Я вернулась к тебе на следующее лето. Первые каникулы без тебя. Когда я покидала Париж, стояла ужасная жара. На рассвете я увидела гряду холмов, кипарисы, виноградники, потом – море, которое, казалось, рождается из тумана и едва отличимо от неба. Я снова увидела эту бесцветную трепещущую дымку и поняла, что, не признаваясь самой себе, я опять готовилась к свиданию с тобой, и именно эта сокровенная мысль заставила меня вернуться. Снова возникла раздвоенность – бежать от тебя и стремиться к тебе, идти на кладбище на свидание с тобой и говорить или думать, что отныне ты будешь жить только в памяти и в наших детях. Вопреки рассудку я стремилась к тебе, хотя знала, что тебя больше нет, стремилась к тебе такому, каким видела перед тем, как люди в черном упрятали тебя в тонкое полотно и свинец. Я спешила к тебе, чтобы увидеть два дерева и каменный бордюрчик. На что еще могла я надеяться?

Я ехала быстро, сердце мое отчаянно колотилось. Погода была чудесная, и дети пели. Дом совсем не изменился, и это поразило меня. Я ожидала увидеть сама не знаю что – разгром, поле битвы, развалины, сожженные деревья, землю, покрытую пеплом, голые виноградники, но все сохранило свое неизменное очарование. Стрекотание кузнечиков, ветер в платанах, рыжие и зеленые сосны, высокая трава, выжженные солнцем лужайки, бугенвиллеи, одичавшая герань, буйно разросшиеся глицинии. Никаких следов битвы на земле Вергилия, как я ее называла.