Женская собственность. Сборник

Они прошли по главной и единственной совхозной улице, остальные назывались переулками и тупиками, спустились к реке и, когда стало совсем темно, вернулись к учительскому дому. Стараясь не шуметь, они прошли вдоль длинного коридора, Лида открыла дверь своей комнаты и зажгла свет.

— Есть хочешь? — спросила она.

— Хочу, — ответил он.

Она достала пачку пельменей из холодильника и поставила варить на электрическую плитку.

— Выпить хочешь? — предложила она.

— Хочу.

Она достала бутылку холодной водки, банку соленых огурцов, отрезала ломоть черного хлеба, намазала сливочным маслом, нарезала огурцов. Он разлил водку по граненым рюмкам, какие всегда были у матери.

— За тебя! — сказал он.

— За нас, — поправила она.

А когда выпили, она снова наполнила рюмки. Потом они ели пельмени. Он был сыт, разнежен и потянулся к ней, совсем не стесняясь, трогал ее большие и мягкие груди.

— Я потная после танцев, — сказала она и поставила на плитку кастрюлю с водой.

Она помылась за ширмой и вышла в короткой ночной сорочке.

— Я тебе оставила воды, — сказала она.

Он прошел за ширму, обтерся губкой, смачивая ее в воде, и вышел голым, прикрывая низ живота ладонями.

— Чего ты прикрываешься? — спросила она. — Я хочу посмотреть, если есть на что смотреть.

Он раскрылся.

— Есть! — подтвердила она, подошла к нему и встала на колени. С нею он впервые узнал, что такое оральный секс. Она проделала это нежно и неторопливо. В эту ночь он почти не спал. Он хотел уйти тихо на рассвете, но она проснулась, поджарила ему яичницу с салом, приготовила растворимый кофе, залила его молоком.

В мастерских на него посматривали как-то странно, пряча усмешки.

— Что мне сегодня делать? — спросил он бригадира.

— Теперь ты нам будешь давать задания, — ответил бригадир.

— Это почему же?

— Тебя, наверное, начальником сделают!

— Ладно темнить-то. Что случилось?

— По данным сарафанного радио, ты сегодня ночью уделал племянницу директора совхоза.

— Я кому-то перешел дорогу?

— Кому-то ты перешел, кто-то тебе перешел.

— На этом и закончим, — он прервал попытку обсуждения.

При следующей встрече она была молчаливой. Наконец не выдержала и спросила:

— Что тебе обо мне рассказывали?

— Ничего.

— Значит, еще расскажут.

— Рассказывают, когда расспрашивают.

— А тебе разве неинтересно расспросить?

— Я могу расспросить тебя.

— А если я скажу не всю правду?

— А я не уверен, что мне нужна вся правда, наверное, и я никогда не расскажу всю правду о себе. Вся правда бывает очень омерзительна.

— Все, что естественно, не может быть омерзительным, — возразила она. — А интересным может быть. Вот мне о тебе все интересно. Какие у тебя были девушки? В кого ты влюбился в первый раз? Кого ты любишь сейчас?

— Сейчас тебя, — ответил он.

— У тебя есть невеста или девушка, на которой ты обещал жениться?

— Девушки, конечно, были, но ни на одной я не обещал жениться.

Он сказал правду, он никому не обещал жениться, вернее, никому не предлагал выйти за него замуж. Наверное, Марина ждала, когда он сделает ей предложение.

В этот вечер Лида была особенно нежной. Он почему-то вспомнил жен деревенских инженеров, толстых и крикливых. Неужели они тоже когда-то были такими же нежными? И не мог этого представить. Жена главного инженера из их деревни была такой толстой, что на нее было невозможно взгромоздиться, инженер, наверное, пристраивался сзади, они и спали на разных кроватях, потому что на тех двуспальных кроватях, которые делались на местных мебельных фабриках, им вдвоем не хватало места.

Он написал письмо Марине о своих первых впечатлениях, естественно ни словом не упомянув о Лиде, и продолжал работать в мастерских, только его перевели в другое отделение, где в основном ремонтировали «Жигули» местных автовладельцев. Делали все жестяные работы, покраску, он занимался регулировкой карбюраторов. У него появились деньги, которых раньше в таком количестве никогда не было. Он купил джинсы, кроссовки и хорошие часы-хронометр, самые дорогие, какие выпускали часовые заводы в Советском Союзе. Говорили, что эти часы сконструировали специально для космонавтов, но они оказались тяжелее, чем их заказывали, а, как известно, в космосе каждый грамм на счету, и поэтому их пустили в свободную продажу. Часы стоили месячной зарплаты инженера.

По субботам он с Лидой ездил в Москву. Она водила его в музеи, рассказывала о художниках, а он представлял, как поведет по залам Третьяковской галереи Марину и будет пересказывать ей то, что услышал от Лиды. Потом они шли в один из московских ресторанов и обедали. За лето он побывал в семи главных московских ресторанах, тогда в Москве были не сотни ресторанов, как сегодня, а не больше трех десятков.

Он знал от Лиды, что до совхозной школы она работала в железнодорожной школе. На окраине Московской области была железнодорожная станция, поселок при ней и, совсем как в деревне, одна школа, одна больница на десять коек и клуб, где по субботам танцевали.

— А что изменилось, что ты переехала сюда? — спросил он.

— Ничего, — ответила она. — Чуть ближе к Москве, и здесь живут мои родственники.

— Директор совхоза?

— Да.