– Антон, Вы действительно считаете, что у нас могли пробки перегореть? У нас и пробок-то нет! – Он остановился, еще раз пристально смерив Антона – но есть тетя Шура. И заметьте – все в темноте!
– Но зачем?
– Не знаю. Кажется, экономия. Неестественность жеста подтвердила смысл предположения.
– Но я уверен, что именно здесь и сокрыт их главный закон! А мы вынужденно свидетельствуем прямую символичность его проявления, потому как уволить столь почтенный возраст возможным не представляется. Но… человек ко всему привыкает!
– Все-таки, я не совсем понимаю, о каком законе Вы говорите? – в этот момент на ум Антону пришла мысль…
– Но как же, Антон! Конечно, я утверждаю о первом и главном женском законе. О темноте, мраке жизни, близорукой глупости их, если желаете.
Забредшая мысль в голове Антона стремительно осваивалась.
– А почему Вы не считаете виной этим обстоятельствам, к примеру, возраст тети Шуры? И разве из столь ничтожного единичного факта можно сделать такой дальний вывод? Есть ли вообще закон этот?
– Да, Вы правы, возраст усугубляет. Но, заметьте, нисколько не отрицает женскую суть. А закон этот, Антон… Вы даже не представляете, как хотел бы я надеяться, чтоб его не было. Я бы и капли внимания не отдал темной старости тети Шуры, если б не был так уверен, что молодость ее была не многим светлее. И факт этот слишком уж упрям, чтоб из него выводов не делать. Ведь Вы же не встретили тетю Шуру на входе?
Антон удивленно пожал плечами.
– Это она Вам свет выключать ходила. И поверьте, очень уж скрыт от посторонних глаз вид ее при действии этом. Я наблюдал.
– Да нет же, не может быть этого. Но для чего ей?
– А хоть бы и так просто. Из вредности. Не задумывались никогда? Но, вижу, Вы из тех, кто до конца пойдет за глупостью собственного неверия в отрицании даже очевидной хитрости.
– Хитрости? – собеседник вконец смутил Антона. Определившаяся мысль в голове указывала на отъявленное женоненавистничество Аркадия Павловича. И она имела смысл. Аркадий Павлович пользовался рекомендацией лучшего в округе специалиста. Притом человеком он слыл экспрессивным, дотошным до мельчайших во всем, подробностей. В бракоразводных процессах выступал на стороне мужчин. Конечно, в ситуации Антона обращение к нему было лучшим решением. И, хоть начальный ракурс их общения вселял уверенность в деле, но слишком уж много отводил новый защитник женскому вопросу в общем разрезе, не касаясь до сих пор столь значимых частностей.
Аркадий Павлович продолжал.
– Да, именно хитрости. Они и человеческую историю с нее начали, по крайней мере, по
Библии. И века им почище умение привили, чем со светом баловаться. – Аркадий Павлович снова изучающе взглянул на Антона. – Вы сомневаетесь, а тут ничего лишнего. Вот ответьте, почему этот самый главный их инстинкт, я имею в виду продолжение рода, вместо ума мозг их в такое коварство облекает порой, которое, кажется, и выдумать невозможно? Не размышляли?
Антон задумался.
– У меня такой из всего вывод – Аркадий Павлович привстал. – С каким усердием совершенный мужчина оттачивает ум свой, с еще большим рвением самая маломальская женщина теорию хитрости штудирует и практикуется, постоянно экзаменуясь на более высшую ступень подлости. Но в это Вы уж точно не поверите – Аркадий Павлович снова откинулся в кресле.
– Хорошо. Возможно так поступают многие, но неужели нет среди них одной, мыслящей как-то иначе?
– Возможно, она не из нашего села? – Аркадий Павлович улыбнулся. – Теоретически все возможно, Антон. Но это замечательно, что Вы верите! А для чего ж иначе тогда жить? Да и у меня иногда надежды возникают. Правда возраст все меньше им потворствует. – Аркадий Павлович подлил чаю. – Антон, вот Вам самый простой пример. Фраза, «ложь во спасение»? Что бы она могла означать по – Вашему?
– Ложь во спасение, конечно. Что же она может еще означать? – Антон несколько деланно пожал плечами.
– Кому это ложь может быть во спасение? – удивился Аркадий Павлович. – Но, спросите любую женщину, и она столько расскажет о ее значении, что кроме как полезного во вранье не отыскать. Да так сочинит, последних сомнений не останется… И хоть я не исключаю, что фраза эта могла и не женским полом быть выдумана, но прикрывают ею самый вульгарный свой обман лишь они. Ну, наряду, может быть с еще какими-нибудь аферистами. Кстати, в Библии истоки фразы этой как раз обратное утверждают (3).
– Но к чему все это?
– Как к чему? Да все к истории Вашей.