Женщины, кот и собака

С раннего утра Ольга с Матеушем пропадали на ферме и в собачьих вольерах. Ольга с удивлением разглядывала себя в зеркале: поджарая, загорелая до неприличия, с обветренными и мускулистыми руками, в ковбойских «всесезонных» сапогах, старых джинсах и вылинялой майке. С коротко остриженными, выгоревшими, почти льняными волосами.

Ольга чувствовала, какой она стала сильной физически и очень выносливой. И печали ее постепенно ушли, испарились… Нет, она, конечно же, вспоминала свою московскую жизнь! Но все, что там было хорошего и плохого, все пережитое казалось ей какой-то химерой, призраком.

И люди, даже самые близкие – бабушка и мать, – представлялись Ольге затуманенными, лишенными живого обличья, словно и они были призраками в той призрачной и далекой, почти чужой жизни.

С Алкой зыбкая связь сохранялась: та по-прежнему жила с питерским искусствоведом Петей, дети подросли, денег, как всегда, не хватало. Но в целом – по Алкиным словам – все было «терпимо». А в устах Алки этот термин означал достаточно много.

А вот бестолковая Светка потерялась совсем. Ну, и бог с ней! Она тоже осталась там, за горизонтом.

Их семейная ферма располагалась вдали от цивилизации – так решили они с мужем. И их настолько устраивала затворническая «природная» жизнь, что даже поездка за продуктами (раз в неделю в ближайший городок) была очень обременительна и портила настроение еще накануне.

А вот гости захаживали! Точнее, приезжали. У них были славные соседи – Бобби и Крис. Такие же одержимые «уединители» от мирской суеты.

Сидели в саду, пили разбавленный виски, закусывали снэками (Америка!), жарили барбекю и обсуждали новинки в сельском хозяйстве.

«Как странно, – думала Ольга. – Я, московская девочка, избалованная бабушкина внучка, окончившая московский вуз, и оказалась здесь, на конце света, на краю цивилизации?

Живу без изысков, без искушений… И счастлива! Пейзанка, крестьянка, животновод. И мне хорошо!»

Ольга ощущала себя такой счастливой, что самой становилось порой страшновато. С мужем было полное взаимопонимание. Полнейшее! Они совпадали во всем: во всех своих пристрастиях и привычках, во всех своих желаниях и мечтах. Они могли разговаривать до бесконечности, обсуждая свои дела и планы. «Единомышленники» – вот как они называли себя.

В Польше у Матеуша оставалась прежняя семья – бывшая жена и дочь.

Пару раз они приезжали на ферму – погостить. Жена, славная женщина, с Ольгой подружились. С дочкой Грасей – смешливой толстушкой – тоже все было прекрасно. И в какой-то момент двадцатилетняя Грася, большая любительница вольной жизни, переехала к ним.

Теперь Ольге было полегче: толковая Грася, с поварским образованием, взяла на себя кухонные хлопоты.

Готовила она профессионально, с ресторанным размахом: бигос – тушеная капуста с колбасками и грибами – бадья, флаки (говяжьи рубцы) – ведро, кашанка (кусочки колбасы с гречкой) – поднос, а маковец – пирог с перемолотым маком – на полстола.

– Ты, златко, поправилась! Налилась! Просто уродой стала! Поешь еще наличников! Костку! – говорила довольная Грася, поглядывая на немного располневшую Ольгу.

Ольга смеялась: «урода» по-польски значит «красавица», «наличники» – это «блины». А «костка» – не кость, а «кусочек».

Жизнь с приездом Граси как-то оживилась и стала еще веселее.

Через четыре года такой жизни на ферме Ольга однажды поняла, что беременна. Это открытие ее ошарашило. Грася смеялась: «А что тут такого? Ты что, не знала, откуда берутся дети?»

Да нет, знала, конечно. Только вот… Так долго ничего не происходило, что Ольга решила: «Ну все, не судьба…» Да и лет ей уже было прилично – хорошо за тридцать, уже почти сорок. Почти одиннадцать лет прошло со дня ее приезда в Америку.

Было страшновато: возраст, привычки. Но Грася – родная, любимая Грася, ее поддержка и друг – убеждала Ольгу, что вместе они с этим «делом» прекрасно управятся.

Муж был тоже счастлив. Смотрел на Ольгу с какой-то затаенной нежностью и беспокойством.

В срок Ольга родила здоровую девочку – крепенькую пышку с темными и густыми волосиками.

Девочку назвали Антониной, в честь бабушки.

Каждый день, в шесть утра, коляска с Антониной уже стояла во дворе. И Грася забирала младенца, отпуская родителям пару часов счастливого и безмятежного, утреннего, самого сладкого сна.

Когда Тонечке исполнилось полтора года, Ольга вдруг сильно, до удивления, захотела в Москву.

Грася убедила Ольгу, что дома все будет нормально. Да и сомнений у Ольги не было: уж кому-кому, а Грасе доверить можно было все, включая малышку!

Собралась Ольга скоро. Купила билет без обратной даты и полетела.

Москву она не узнала. Совсем. Когда-то уезжала из темного, стылого города – без фонарей, без хороших дорог, без сверкающих огнями рекламы магазинов с переполненными прилавками, к чему она успела привыкнуть в Штатах.

В машине, по дороге из Шереметьева, Ольга все время вертела головой. Даже шея устала.