Женитьба Кевонгов

Пока юноша отогревался чаем, старик перенес костер в сторону, на горячий пепел накидал елового лапника и скомандовал:

— Ложись.

Снял свою доху, накрыл юношу, сверху завалил лапником.

— Будет очень жарко. Терпи.

Старик подсел к костру, не спеша заварил себе чай. У него незыблемый закон: в тайге ни при каких обстоятельствах не отказывать себе на ночь в горячем чае.

— Жарко! — раздалось из-под груды лапника.

— Терпи!

Старик вытащил кусок вареного мяса, подержал его над огнем, опалил слегка.

— Жарко!

— Терпи.

Старик поел. Медленно, наслаждаясь, потянул из кружки чай, потом подошел к груде лапника, скомандовал:

— Переворачивайся на другой бок!

Поправил доху и еловые ветви, вернулся к костру, палил полную кружку чаю.

— Мечтал о шашлыке из медвежатины, а сам превратился в шашлык, — глухо донеслось из-под груды лапника.

Пларгун ожидал, что после злополучного ночлега в тайге с ним будет плохо. Но — обошлось.

Когда к концу второго дня старик заявил, что утром уходит, Пларгуном овладела паника. Со стариком, добрым, всемогущим стариком, и уютней, и теплей, и чувствуешь себя человеком. А тут вновь закралось сомнение в своих возможностях, и опять он ощутил бессилие и свое ничтожество…

— Ваш участок рядом с моим. И, должно быть, скуден зверем. А у меня участок — вся тайга! Зверя хватит не только на двоих, — быстро, будто боясь не успеть, проговорил Пларгун.

Старик ответил пристальным, суровым взглядом.

В эту ночь юноша допоздна не мог заснуть. И хотя Лучка не шевелился, Пларгун уловил: он тоже не спит…

Лучка уходил утром. Он ни разу не оглянулся. Пларгун стоял долго, прислонившись к двери, и растерянно мял шапку, которую почему-то не надел, хотя было ветрено и морозно…

В последние дни он все чаще и чаще возвращался в мыслях к дому… Там тепло сейчас. Пусть даже и не ловится рыба, но там тепло. И ничто не страшит тебя. Хорошо ребятам — они вечерами в клубе. Нигвит… Как ты? Скучаешь ли по мне?.. Пларгуну очень хотелось, чтобы ей не хватало его… Дядя Мазгун… Если бы ты знал, как нелегко мне стать тем, кем ты хочешь меня видеть…

Может быть, зря я уехал так далеко от дома? Ведь есть же участки неподалеку от поселка. Я бы через каждые десять дней наведывался домой… Домой… Наверно, мать вся извелась, тоскуя. Зря я мучаю и мать и себя. Ведь есть же охотничьи участки неподалеку от поселка. Правда, небогатые. А мать каждый день с утра выходит на залив и под пронизывающим до костей ветром долбит тяжелой пешней толстый лед… Сорокаградусный мороз… тяжелая пешня… неподатливый лед… А рыба? А рыбы нет. Ее нет уже много лет. На побережье ее всю выловили. Говорят, и в океане ее мало стало… И мать с тупым ожесточением долбит на заливе лед.

Нет, мать, я привезу соболей. Да, да привезу. Я обязательно привезу соболей!

Уходя, старик вручил Пларгуну отличнейшие охотничьи лыжи, обшитые мехом, и проговорил торжественно, как при исполнении ритуала:

— Пусть творение рук старого человека поможет молодому человеку в его первых шагах на трудной тропе охоты! Удачно идти!

Старик ушел и унес с собой хорошую погоду. Из-за дальних хребтов налетел ветер, завихрил снег, перемел, сдул с открытых мест, завалил распадки, трещины, бочаги.

Потом явились тучи, чем-то напоминающие большие темные машины, которые доводилось видеть Пларгуну. Подошли тяжело груженные тучи-самосвалы и разом сбросили свой груз на тайгу.

Когда установилась погода, Пларгун стал на лыжи. Легкие, послушные, они мягко скользят по рыхлому снегу.

Он взял с собой Кенграя. За три недели пес оправился от ушибов и теперь охотно шел в тайгу.

Пларгун согнулся под тяжестью рюкзака, заполненного олениной на приваду. В руках — ружье. Палку решил не брать. Пларгун хороший лыжник, а на подъемах мех на лыжах хорошо сцепляется со снегом, не скользит назад. Так что палка просто не нужна.

Охотник прошел вверх по берегу реки, дошел до первого распадка, склоны которого густо облеплены ельником, прошел по ключу в сторону истока. Распадок у устья неширок. Пойма покрыта ивой, березой, ольхой. Выше распадок сужается клином. Здесь местность очень привлекательна: склоны распадков покрыты старым ельником. В чаще Пларгун нашел две пересекающиеся колоды и бросил около них приваду.

Свежих следов мало. Но соболь должен подойти к приманкам, и охотник разбрасывал приваду у каменистых россыпей, на обвалившихся склонах бугров, у мшистых валежин и у нагромождений поваленного леса. Все заприваженные места отметил затесами на деревьях.

Скоро распадок вклинился в невысокое светлое лиственничное плато. Кенграй, до этого рыскавший поблизости, принюхивался к старым следам, вдруг сорвался — только снежная пыль взмыла за ним и медленно, искрясь, оседала, запорашивая его же следы.