Женитьба Кевонгов

У Луки на шее под расстегнутой серой грязной рубашкой виднелась тонкая веревочка. Еще вчера Чочуна обратил на это внимание, но не придал значения. Шпагатик охватывал шею и сходился на груди. Он был темный, пропитан жиром и потом.

Чочуна осторожно протянул руку, двумя пальцами тихонько потянул шпагатик. Из-под рубашки, словно зверек из норы, выскочил маленький металлический крестик.

— Крест. Крест. Я Лука Афанасьев. Лука, — со значением говорил Нгиндалай. Эвенк разговаривал с якутом на языке символов. А это означало: «У меня не эвенкийское имя, хотя я настоящий эвенк. Мы, эвенки, крещеные. Мы тоже дети великого русского царя».

Чочуна оглядел щупленькую, неказистую фигурку хозяина маленького рода таежных бродяг, сказал:

— Все люди — братья!

— Братья! Братья! — охотно подтвердили ороки.

— Подойдите ко мне, братья!

Якут выхватил из мешка красивые бутылки, поблескивавшие на солнце.

— Подходите все! Все подходите! — Чочуна взмахивал руками, словно хотел обнять все стойбище.

Сначала подошли степенные нивхские старики и полные достоинства мужчины-добытчики. Юноши почтительно держались поодаль.

Степенности у нивхов хватило на глоток водки. Старики велели юношам принести низкие столики, рыбу в резной деревянной посуде, нарезанную юколу, топленый нерпичий жир, соленые рыбьи брюшки. Появились женщины, притащили лакомства — сырую нерпичью печенку, сырую голову кеты, вареное нерпичье мясо. На середине столиков в фарфоровых чашечках — соляной раствор, в который нивхи обмакивали хрящи кетовой головы и кровавые куски печенки.

Мелконарезанная печенка с черемшой и без черемши — отличная закуска. Она хорошо шла после водки. Чочуна это сразу оценил.

После закуски подали вареное мясо — большими кусками, на крупных костях. Нарезанную кетовую юколу нивхи брали щепотью, обмакивали в топленый золотистый нерпичий жир и, запрокинув голову, клали в рот.

— Все люди — братья! — повторил торжественно Чочуна. — Вы гиляки, ороки. Я — якут. Но мы братья, потому что мы все люди! Будем жить вместе, помогать друг другу.

Нивхи слушали говорливого якута со смешанным чувством. «Все люди — братья», это верно. Нивх всегда впустит к себе другого человека — будь то нивх, орок, эвенк или русский. Накормит, согреет теплом своего очага. И человек будет жить у нивха до тех пор, пока не изволит продолжать путь. Добро не требует, чтобы о нем говорили. Люди говорят о необычном. Добро — оно обычно у нивхов, как и окружающая их природа с ее обычными ветрами, дождями, снегопадами. А якут все твердит и твердит о вещах, которые известны даже краснозадым младенцам. Будто открыл что-то необыкновенное. Странный этот якут. Но, наверно, хороший, раз такой щедрый.

Уже смеркалось. И Чочуна Аянов наделил гостинцами каждого, кто принимал участие в пире, дал по полплитки чая и горсти табака.

Люди начали было расходиться, но их остановило пение полупьяного Ньолгуна. Он сидел на песке, поджав под себя скрещенные ноги, и раскачивался с закрытыми глазами.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Мы, нивхи, сколько помним себя, — жители этой земли.
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Куриг в своей доброте не забыл наши урочища:
Реки в наших урочищах полны рыбой,
В лесах наших урочищ всегда зверя много.
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Нам бы жить — зверя добывать.
Нам бы жить — рыбу ловить.
Но поселился среди нас злой человек.
Только о себе ночами и днями думает.
Только о том, как сильно разбогатеть, думает.
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Жадностью большой сам себя ослепил,
Из-за этой жадности человечье лицо потерял.
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
У него — свои духи, свои боги.
Но Куриг — наш бог — нас услышал:
На счастье нам с далекой земли якута прислал,
Якута богатого и доброго прислал.
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

ГЛАВА XXI

…Высокий, худощавый человек размеренно вышагивал по песчаному берегу залива. Лицо, давно не бритое, шея тонкая, худая. Лохматую грязную голову венчала мятая светлая шляпа. Вот уже много лет не расстается с этой шляпой топограф.

— Девяносто семь… девяносто восемь… девяносто девять…

Каждую сотню шагов он заносит в тетрадь. А вслед за новыми и новыми сотнями — на графленом планшете тянется ломаная линия — берег залива.