"Женевский" счет

…После больницы мне не разрешалось 6 месяцев садиться: только лежать или помаленьку ходить. Поэтому, когда в августе 1983 г. я сел за стол (через каждые 20–30 минут ложился, чтобы растворить боль в пояснице — иначе она буравила мозг), то сразу приступил к заветной книге.

Сюжета не было, он возникал в процессе работы и словно сам взялся руководить мной. Я лишь считывал его из сознания.

Самое важное — провести доказательства. Поэтому в книге столь необычно переплетаются чисто художественные построения со строго документальными, нравственно-философскими и личными. Я откинул сомнения: пусть это публицистика, пусть история, пусть журналистика, пусть что угодно… Важно провести доказательства наиболее убедительно и полно.

28 декабря 1985 г. я вчерне закончил работу и через несколько дней вылетел в Австрию на вторую операцию: предстояло снять с позвоночника металлическую арматуру.

Летом 1986 г. я добавил к рукописи еще одну часть.

Для работы над рукописью мне не надо было навещать архивы, искать документы — основное, что было накоплено за десятилетия, хранилось в памяти. И я написал книгу, по существу не выходя из дому, да, впрочем, я и не смог бы это сделать: после операции я поправлялся медленно и мучительно. Требовали уточнений лишь факты, эпизоды, не было под рукой и развернутой, цельной биографии Александра Васильевича Колчака. Слышал, что существует трехтомная работа о нем С. П. Мельгунова, изданная за рубежом в 30-е годы. Я даже не видел допросов Колчака в издании Центрархива, они у меня были фрагментами. При относительном богатстве моей библиотеки именно этой книги у меня не оказалось, искать же ее было опасно. Привлечь внимание к себе — значит потерять возможность писать. Я работал, полагаясь на знания и те книги, документы, которые находились в библиотеке, собранной мною в 60-е годы на деньги от чемпионатов и рекордов. Лишь этому собранию старых книг я обязан знаниями. Только эти книги помогли разобраться в горах лжи и подлогах, которыми захламлена советская историческая наука.

Основная задача была — довести работу до конца, а для этого я должен был молчать, десятилетиями молчать о том деле, которое делаю. Это было невыносимо. О самом важном, что составляло смысл моей жизни, я сказать никому не мог. Я разыгрывал роль сочинителя от спорта. Это служило прикрытием.

«Огненный Крест» сложен на документальной основе. Любой факт — достоверен, подтвержден не одним, а рядом свидетельств.

Очень долго я мечтал об одном: увидеть почерк Колчака. Ведь сам по себе почерк говорит о многом…

Изменению я подверг лишь советскую часть биографий Федорóвича и в определенных местах — Чудновского, Денике и Тимиревой. Однако все персонажи без исключения действуют в подлинно исторических условиях.

Патушев — отнюдь не выдуманный литературный персонаж. За вымышленной фамилией скрываются доподлинный человек и его поступки — это то, что имело место в действительности, но дошедшее до меня с искажениями, не более.

Я далек от того, чтобы идеализировать дореволюционное прошлое России, но то, что пришло ему на смену, никак не назовешь благом.

«Огненный Крест» написан не для доказательства того, что лучше — капитализм или социализм. В книге исследуются ленинизм и социализм изнутри, с позиции нравственной. Это главное.

Я не ставил целью сорвать зло на социалистическом прошлом своей Родины. Для подобных дел сочиняют не такие книги. Кто-то должен был возвысить голос против мракобесия ленинизма. Судьбе было угодно, чтобы этот жребий принял и я.

Основу исследования прошлого составили книги, изданные тогда же, в 1917–1924 гг., то есть до кончины Ленина (ни в коем случае не переписывания более поздних лет, уже враставших в «эпоху»). Это показания свидетелей тех событий, их боль, раздумья, нередко и пророческие предостережения…

Я искал и находил эти книги с великим тщанием, неутомимо, упорно — то были воистину сверхзолотые самородки, особенно издания 1918–1919 гг., открывающие непосредственную реакцию общества на Октябрьский переворот и вживление ленинизма в народный организм — его самый первый удар скальпелем по народному организму. Все эти книги (в зависимости от исторической ценности и самобытности) и использованы в той или иной мере в моем историко-литературном исследовании, а точнее, в одной горестной исторической исповеди.

Не уберегли Россию…

Однако книгу было бы опрометчиво рассматривать как сугубо историческое исследование, это не учебник по истории революции. Это всего лишь стремление вырвать из-под диктата власти-победительницы право единоличного и так называемого беспристрастного научного анализа новейшей истории России. Диктатура партии и ее генеральных секретарей наложила и здесь безоговорочные и однозначные оценки-приговоры.