За дело — изменение лика и души народа — вождь примется с Сергея Мироновича Кирова. Чисто будет разыгран спектакль, но ранние пробы себя на эту роль начались, без сомнения, еще при Ленине, так сказать, в частных, но ответственных случаях.
Словом, журнал «Новый мир» напечатал повесть в 1926 г. Пильняк предпослал ей оговорку: пусть читатель не ошибается, мой герой не имеет ничего общего с Фрунзе. И все же номер журнала оказался конфискованным, так сказать, вычищен подчистую, хотя редактором являлся сам комиссар народного просвещения товарищ Луначарский, тоже, кстати, не чуждый сочинительству и вообще поучениям в художественно-пафосной форме.
Приложил ли руку к смерти Фрунзе Сталин или нет — этот вопрос уже не прояснить. Впрочем, уже конфискация номера доказывает верность самого анализа, предпринятого автором. Не ошибся он с направлением мысли.
Примечательно и другое: уже в младенческие лета советской власти такие деяния вполне допускались современниками и даже самыми что ни на есть просвещенными, то есть не склонными к сплетням и слухам. Стало быть, и власть успела проявить себя, и сам Иосиф Виссарионович. Впрочем, Царицын уже святился Сталинградом. А города переименовываются в первом Отечестве социализма, как правило, только в честь заслуженных «женевцев». На таких крови народной, слез — что шерсти на собаке…
Надо отдать должное мастерству Пильняка — личность Сталина в повести очерчена мощно и достоверно, а главное, пророчески намечены дали для развития ее, масштабы будущих преступлений.
В рассказе «Штосс» Борис Пильняк говорил:
«Мне жаль Лермонтова; он дурно кончит. Он не для России рожден. Его предок вышел из свободной Англии».
И там же:
«Я пью за жизнь!.. Кругом стыли лишь мертвецы. Живы были только мы».
«Женевская» уродина загребла Пильняка в 1937 г. Надо полагать, следователи[167] припоминали «Повесть непогашенной луны». На величайшего вождя, защитника обездоленных всего мира да хулу! В стонах и корчах молил этот очкастый о смерти, а они не давали. Ибо «женевская» тварь пускает кровь лишь во имя трепетно-возвышенных идеалов, а это уже разница: просто так пускать (это чистый бандитизм) или по трепетно-идейным соображениям (это — служение народу, революции). И пытали, били, требовали саморазоблачений и покаяния…
В Японии был! В Китае околачивался! Книги за границей в белогвардейских издательствах печатал! С Троцким в приятелях хаживал! Японский шпион — вот и весь сказ!
И пулю в затылок, и в ров с десятками таких же, опасных для солнечного завтра. Так и вытесывали из глыбы народа единомыслящих — пулями, пытками, оглуплением…
Кругом стыли лишь мертвецы.
В середине мая 1919 г. Реввоенсовет фронта — Гусев, Лашевич, Юренев — обращается к Ленину с просьбой вернуть С. С. Каменева на должность командующего фронтом.
На цыпочки поднялась советская власть. Едва хватает воздуха, а дышит…
29 мая 1919 г. Ленин телеграфирует:
«По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной».
Из записи Будберга 3 июня 1919 г.:
«На фронте Сибирская армия покатилась назад (ее соседом была Западная армия. — Ю. В.), и покатилась совсем скверно, по-видимому, в положении, близком к катастрофическому; разгром ее левого фланга поставил в почти безвыходное положение ее правофланговые части… Фронт сломлен…»
Через два месяца адмирал заявит на заседании Совета Министров: неудовлетворительное настроение и состояние армии в том, что она пропитана большевизмом.
Смысл белого движения разъясняет Родзянко. Эхо его голоса доносится и в далекий Омск:
«И теперь, в дни мучительной разрухи и невероятных страданий русского люда, прежде всего нужен порядок и восстановление законности и охраны личности и прав каждого гражданина.
Довольно произвола, пора подчиняться не за страх, а за совесть единой Всероссийской власти, опирающейся на всеобщее народное доверие.
Вспомните, из сказанных мною слов, как опасна преступная агитация, которая, несомненно, имела место в первое время революционного движения и которой поверили все без надлежащего критического отношения.
Вспомните, из сделанного мною сообщения, как бессильна власть, не опирающаяся на правильно избранное народное представительство, воплощающее в себе народную волю и народное доверие. Мы эту власть и народное доверие должны всецело и без колебаний дать тем доблестным вождям, которые бесстрашно еще в дни величайшей смуты и тревог подняли знамя чести и достоинства России…
Наш доблестный Главнокомандующий, истинный и верный сын своей Родины, — генерал Антон Иванович Деникин — преподал нам внушительный урок в этом направлении. Среди громких ратных побед, среди невероятных успехов и возрастающей боевой славы он не поколебался подчиниться адмиралу Колчаку со всей своей славной армией во имя веления своего русского могучего сердца как истый гражданин, ставящий пользу общую выше своей личной власти и заслуженной славы».