"Женевский" счет

С поклоном входит в сторожку офицер: «Господа могут следовать дальше!» С тяжелым сердцем садится кайзер в автомобиль; сегодня он забывает даже спрятать под пелерину свою высохшую руку. Впереди садится солдат, сопровождающий высокого пленника. Мотор загудел: вот он уже на чужбине, и нет больше возврата на родину.

Все отдаленнее, все глуше доносятся до кайзера стоны его страны…»

Отнюдь не случаен тот последний абзац о колонизации восточных земель в завещании Гитлера. Это не просто бред одного человека, и взошел он, этот бред, отнюдь не на пустом месте. Наоборот, место было ухожено, даже втиснуть лишнее слово в исследования о праве Германии на восточные пространства не представлялось возможным. Строка к строке пригнаны мысли ученых и стратегов целых поколений «истинных германцев», аж от ветхозаветных тевтонских времен.

Вот последние слова из завещания Гитлера, самые последние: «Все усилия и жертвы германского народа в этой войне так велики, что я даже не могу допустить мысли, что они были напрасны. Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке».

У большевизма внешнеполитические задачи коренным образом отличались от царско-романовских. Большевизм интересовала советизация мира (Коминтерн тут весьма пригодился, впрочем, для того и слажен был). Сами по себе чужие земли были не столь существенны, тут своих всегда хватало. Бог с ними, с землями! Важно, чтобы на всех землях вообще исповедовали и почитали Ленина (можно — и Маркса, тоже годится), иначе говоря, чтобы утвердилось единомыслие на всех языках.

И тут первые (генеральные) секретари не ведали уступок. Они и не могли их ведать, ибо не представляли мир вне ленинских догм. Догмы ленинизма давали им единственную картину мира. Другая даже при определенных стараниях уже не могла возникнуть в сознании.

И не возникала.

Утром 15 ноября 1918 г., то есть через четыре дня после салюта в Париже, заместитель министра внутренних дел эсер Роговский сделал сообщение Совету Министров о заговоре против Директории с целью провозглашения вице-адмирала Колчака диктатором. Господин Роговский еще в самарском Комуче управлял ведомством охраны, в сыске соображал — сам «сине-голубой»[148] Александр Иванович одобрил бы.

Перед отъездом на фронт Василий Георгиевич вызвал к себе в вагон своего начальника штаба генерала Розанова и с ним генерала Матковского — командира Степного корпуса, штаб которого размещался в Омске. Через два года Матковского красные публично пустят в расход.

Василий Георгиевич довел до сведения генералов сообщение Роговского и потребовал энергичного подавления любых посягательств на законную власть. Сам Болдырев срочно отбывал на фронт. Следовало выяснить «ввиду политически сложной обстановки в Омске настроение боевых частей», а также попытаться разрядить напряженную обстановку у Бугульмы. К ноябрю красные имели уже двойное превосходство в живой силе, и сдерживать их удавалось лишь с трудом.

На другой день, пишет в дневнике Василий Георгиевич, навстречу попался поезд англичан с вагоном вице-адмирала Колчака.

По распоряжению Василия Георгиевича Колчак прибыл к нему с докладом.

«Свидание его и английского полковника Уорда с Гайдой, Пепеляевым и Голицыным, конечно, было подготовлено заранее и не без ведома их омских друзей, — сводит в дневнике заключения Василий Георгиевич. — Из длинного разговора с Колчаком я еще раз убедился, как легко поддается он влиянию окружающих. Он… соглашался с гибельностью и несвоевременностью каких бы то ни было переворотов. Он или очень впечатлителен, или хитрит…»

Как пишут советские историки: монархическо-белогвардейская Сибирь звала на трон Колчака. Заговор плели Пепеляев, Сыромятников и Михайлов.

Виктор Николаевич Пепеляев был преподавателем и депутатом IV Государственной думы от Томской губернии[149]; собой — рыхловато-толстый, в пенсне и при зычнейшем голосе, который весьма пригодился в буйном Кронштадте, где он справлял обязанности комиссара Временного правительства.

Виктор Николаевич выделялся отнюдь не преподавательским властолюбием и напористостью, кроме большевиков, ненавидел керенщину и эсеров, впрочем, не столь люто.

Себя он вполне мог назвать так: член Восточного отдела ЦК партии кадетов. Свою партию ценил и служил ей верой и правдой. По разумению кадетов, к свободам можно было прийти без резни и насилий, но большевики столкнули Россию в омут междоусобиц.

До своих сибирских похождений Виктор Николаевич живал и в Москве и ничем не бросался в глаза. Во всяком случае, никто не мог ткнуть в его сторону пальцем и брякнуть: «Эвон будущий премьер-министр Колчака». И протруби Господь Бог подтверждение, москвичи вряд ли поверили бы. Ну обычнейший из обывателей. Но и то правда, премьером пробыл недолго. Указ о его назначении Колчак подписал 23 ноября 1919 г. И двух месяцев не пройдет, как Виктор Николаевич загремит в тюрьму, а из тюрьмы — на расстрел вместе с адмиралом.