Жена моего босса

– Беда у меня, отец умер…

– На все воля Аллаха. Покажи бумаги на машину и проезжай…

Он снова вытащил документы. Человек с пулеметом махнул рукой, и грузовик откатился, открывая проход между плитами. Руслан услышал через опущенное окно:

– Да пребудет с тобой Аллах.

На пороге родного дома его встретил заросший до глаз жесткой черной бородой высокий парень в разгрузке, десантных брюках и тяжелых прыжковых ботинках. Руслан не сразу узнал Мовлади. На плече у брата висел «АКМС», а за его спиной, в глубине двора, маячил Адлан в таком же одеянии.

Позже Мовлади рассказал:

– Отца остановил ОМОН на дороге, недалеко от города. Что-то им не понравилось – кто может знать что. Они расстреляли его в упор. Нам удалось разыскать тело.

Омовение совершали в большой комнате. Руслан словно закаменел, когда увидел многочисленные отверстия от пуль, разворотивших широкую, слегка сутулую спину отца. Снимал одеревеневшими руками окровавленные, разлохмаченные обрывки одежды, и молча принимал помощь своего брата. Теплая вода окрашивалась бурой, уже успевшей свернуться кровью, в комнате остро пахло камфорой и мылом. Веки покойного были плотно закрыты.

Потом стояли над телом в кафане – слева он, рядом, посередине, Мовлади, а справа от него – Адлан – и читали намаз-джаназа. Руслан, как старший сын, повязал ноги покойного куском чистой ткани и подвязал его подбородок.

На кладбище он помнил лишь то, что Мовлади прыгнул в могилу и нежно, словно ребенка, повернул тело усопшего на правый бок – в сторону Киблы. Развязал и вынул куски ткани из-под головы и ног, затем быстро вылез. В яму полетели комки не совсем еще оттаявшей земли.

Когда вернулись назад, когда сели к столу, им принесли чай и халву, чистые полотенца и миски с теплой водой – для омовения. Теперь Адлан читал поминальную молитву.

Подали плов. Людей за столом прибавилось, и было в них что-то общее: молодые, крепкие, заросшие ребята. Руслан не хотел думать о том, кто они такие. Понимал, что как офицер Российской армии должен ненавидеть их, считать врагами. Но сейчас они были ему странно ближе, чем сослуживцы из гарнизона. Темнело. Кончался день, а вместе с ним жизнь – та, прежняя, в которой у него был отец. Теперь он был один – и от этого стало страшно и очень холодно, словно на пронзительном ветру зимой, в горах, и защититься было нечем.

Позже, когда уже совсем стемнело и Руслан сидел на скамейке во дворе и жадно курил третью сигарету, к нему подсел Мовлади. Долго молчал, а потом спросил: