Жена-девочка

— Проклятье! — прошипел он по-французски. — Я возмущен! Подумать только, такое важное дело, как свобода всей Европы, должно пострадать от этой глупости! Правильно говорят, что женщина — проклятие человечества!

— Есть у тебя какие-либо соображения, — продолжил он после этой невежливой тирады, — когда этот господин пришлет своих секундантов?

— Это невозможно предсказать. В течение этого дня, я полагаю. Не должно быть никакой причины для отсрочки, насколько я понимаю. Небесам было угодно, чтобы мы с ним, хорошо знакомые друг с другом, оказались рядом в одной гостинице.

— Вызов пришлют через некоторое время, в течение дня. Стреляться или драться как-то по-другому вы будете, возможно, завтра утром. Отсюда нет железной дороги, а пароход отходит только раз в день, в 7 часов вечера. Таким образом, мы потеряем целых двадцать четыре часа! Про-кля-тье-е-е!

Граф Розенвельд произнес вслух эти подсчеты, теребя свои огромные усы и смотря на некую точку под ногами.

Майнард молчал.

Граф продолжил свои несвязные речи, время от времени произнося громкие восклицания вперемешку на французском, английском, испанском и немецком языках.

— О, Небеса, я знаю, что делать! — вдруг воскликнул он, вскочив с места. — Я знаю, Майнард, я знаю!

— Что тобой, мой дорогой Граф?

— Я знаю, как сэкономить время! Мы вернемся в Нью-Йорк на пароходе ближайшим вечером!

— Но не избежав дуэли! Я полагаю, что ты учел это в твоих расчетах?

— Конечно, учел! Мы будем участвовать в дуэли и все равно успеем вовремя.

Если бы Майнард не был тонким деликатным человеком, он сразу бы выразил свое сомнение в этом утверждении.

Но он просто попросил друга разъяснить ему подробности.

— Все очень просто, — ответил Граф. — Ты был пострадавшим, и, таким образом, ты имеешь право выбрать время дуэли и вид оружия. Оружие сейчас неважно. Главное — время, которое нам так нужно сейчас.

— Ты хотел бы, чтобы я дрался сегодня?

— Хотел бы, и так оно и будет.

— А что, если вызов будет сделан слишком поздно — скажем, вечером?

— Черт побери! — произнес Граф распространенное мексиканское ругательство. — Я меньше всего думаю об этом. Вызов должен прибыть достаточно рано, если ваш соперник джентльмен. Я знаю, как вынудить его сделать это вовремя.

— Как именно?

— Ты напишешь ему, — то есть я напишу, что ты вынужден покинуть Ньюпорт сегодня вечером; очень важное дело внезапно заставляет тебя уехать отсюда далеко. Обратись к нему, чтобы он как человек чести прислал свой вызов немедленно, так, чтобы ты с ним успел сразиться. Если он откажется, то ты в соответствии со всеми законами чести будешь считаться свободным и сможешь уехать в любое время, когда пожелаешь.

— Это будет означать, что я сам вызвал его на дуэль. Будет ли это корректно?

— Конечно, будет! Я отвечаю за это. Все будет полностью соответствовать нормам — строго согласно кодексу.

— Что ж, тогда я согласен.

— Довольно! Я должен приступить к составлению письма. Это привычное дело для меня, но потребует некоторой работы ума. Где у тебя ручка и чернила?

Майнард указал на стол, где были все необходимые письменные принадлежности.

Придвинув стул, Розенвельд сел за стол.

И вот, взяв ручку и быстро начертав на листе положенные этикетом начальные приветственные фразы, он продолжил далее сочинять письмо-вызов, как человек, сильно заинтересованный в том, чтобы письмо возымело действие. Думая о революции в Бадене, он изо всех сил стремился поскорее устроить своему другу предстоящую дуэль, или освободить его от нее, чтобы оба смогли принять участие в борьбе за свободу на своей любимой родине.

Послание вскоре было написано, аккуратно скопировано, и копия вложена в конверт. При этом Майнарду даже не было позволено прочитать его до конца!

Письмо было адресовано мистеру Ричарду Свинтону и передано ему служащим гостиницы в тот момент, когда в коридорах Океанхауза послышался громкий удар гонга, возвестивший о начале завтрака для гостей.

ГЛАВА XIV. ПРОСЬБА УСКОРИТЬ ДУЭЛЬ

Первый же удар гонга прервал сон мистера Свинтона.

Спрыгнув со своей кушетки, он принялся расхаживать по комнате большими шагами, слегка пошатываясь.

На нем было то же платье, что и на вчерашнем балу, кроме перчаток цвета соломы.

Но он не думал ни о платье ни о туалете. Его тревожные мысли сосредоточились совсем на другом, чтобы он обращал внимание на собственный вид. Несмотря на то, что голова его сильно кружилась от вчерашней выпивки, он достаточно отчетливо вспомнил события прошедшей ночи. Да, он очень хорошо помнил, что произошло.

Мысли его были самые разнообразные. Майнард знал его давно, и, возможно, ему была известна неприятная и постыдная история, произошедшая со Свинтоном. Если бы его соперник предал эту историю огласке, великолепная идея Свинтона была бы загублена на корню.

Но это было ничто по сравнению с мыслями об его позоре — пятно на его лице от пощечины могло быть стерто лишь с риском для жизни.